Ханс Шерфиг - Пропавший чиновник

Но Герберту Джонсону он действует на нервы. Этот нелюдим не выносит остроумия в таких лошадиных дозах. Нет, уж лучше обойтись без кофе в «Историческом кабачке», хотя ему здесь нравится, да и девушка за стойкой приглянулась.

Ее зовут Алиса. Герберт часто вспоминает об этой очаровательной особе. Руки у нее округлые, она носит платье с короткими рукавами и белый фартучек. А какие веселые у нее глазки, и как мило она смеется…

Герберт Джонсон никогда не получает писем. На всем белом свете нет человека, который писал бы ему. Он — как бы вне общества. Даже из Америки он не получил ни одного письма.

Почтальон и Йенс Йенсен часто толкуют об этом между собой. Тут какая–то загадка. Даже на рождество он не получил ничего — ну, хотя бы одну какую ни на есть открытку. Не может же быть, чтобы он ни с кем не знался. Где это слыхано, чтобы человек жил один как перст, без друзей, без родных?

Да и вообще непонятный субъект этот мистер Джонсон. Посмотришь — мирный, безобидный человек. Но он что–то слишком вежлив. Со всяким встречным и поперечным здоровается, снимает шляпу. Тут что–то неладно. И откуда у него так много денег? Кто его знает, что он натворил в Америке.

Такого же мнения жена колодезника. В первый же день, увидев его на шоссе, она почуяла в нем что–то жуткое, подозрительное. Она ни разу не разговаривала с ним и все же готова поклясться, что он убил человека и прячется от полиции. И она не делает тайны из своей догадки, а рассказывает о ней всем и каждому.

Да и Хагехольм в конце концов заподозрил, что с американцем не все ладно. Он высказал свою мысль Йенсу Йенсену:

— Ведь он же не ходит в церковь! Даже на рождество! Ну, а раз безбожник — значит, пропащая душа!

Он, Хагехольм, не может понять, как это Йенс Йенсен допускает, чтобы у него жил такой человек.

Герберт Джонсон не читает газет. Он не знает, что творится на белом свете. А происходят большие, важные события, о которых ом даже понятия не имеет. В Королевском театре начали новый сезон, а он не знает, ни что ставится, ни что говорит критика об этих постановках. Люди едут за границу и возвращаются домой, какой–то актер отправился на остров Борнхольм, несколько режиссеров справили свой юбилей, а Джонсон понятия об этом нс имеет, ибо не заглядывает в газету.

Раз в месяц он получает по почте маленькую местную газетку, но что в ней вычитаешь? Ничего, кроме объявлений о племенном скоте и яйцах под наседку, да еще стихи о временах года или творце. А всего чаще — заметки вроде следующих: —

«Внимание! Если Йеспер Нильсен еще раз обругает мою жену, он будет привлечен к ответственности!»

Или же:

«Если собака Петера Андерсена опять заберется на принадлежащий мне участок, она будет застрелена без всякой пощады».

У Джонсона нет радио, которое бы держало его в курсе происходящих в мире событий, а также сообщало о подробностях жизни королевской семьи.

Но громкоговоритель Йенса Йенсена орет так оглушительно, что мистер Джонсон волей–неволей слушает через стенку сообщения со всего мира: «Слангерупская железная дорога перевезла вчера четыре тысячи двести пассажиров…», «В соревнованиях по плаванию среди женщин на дистанцию 300 метров во Фридериксбергском бассейне Ранхильд Вегер установила новый национальный рекорд в плавании на спине со временем…», «Его величество король вчера прибыл в Слагельее. Он был в превосходном настроении и приветствовал бургомистра, солдатские общества и союз стрелков, встречавших его с развернутыми знаменами…», «В Хольстебро скончался бывший владелец гостиницы Расмуссен в возрасте восьмидесяти двух лет…»

Известия о событиях всемирно–исторического значения проникают к Джонсону через стены, оклеенные затейливыми китайскими обоями: «…Хаддерсфилд выиграл вчера у Кембриджа со счетом 4:3», «Соревнования по боксу в Хермоде собрали большое количество зрителей. Во всех весовых категориях бои проходили остро и интересно.

В полусреднем весе Оге Нильсен выиграл по очкам у Свена Асмудсена. В наилегчайшем весе…»

Благословен господь за изобретение радио. «Кронпринц с супругой сегодня посетил выставку сыров в Форуме на острове Фюн… А теперь послушайте беседу с председателем датского союза борцов…»

Герберт Джонсон по вечерам сидит в продавленном плюшевом кресле. Горит керосиновая лампа с медными украшениями и матовыми стеклянными висюльками. За окнами стоит темная ночь, от ветра гудят телефонные провода, шумят плакучие ивы. Джонсон подбрасывает в печь дрова, недавно купленные им на лесопильном заводе. Он стал довольно умелым истопником, хотя и не учился этому делу в школе.

А через стену громкоговоритель доносит до него одно за другим сообщения о том, что творится на белом свете.

Впрочем, его это мало интересует. Сообщения эти заполняют комнату, но на него не производят особого впечатления. Однако в один прекрасный день он узнает нечто, сильно заинтересовавшее его. Он вскакивает со стула и напряженно вслушивается. Он прикладывает ухо к стене и слушает, слзчлает… «У всех еще свежо в памяти ужасное самоубийство, происшедшее в октябре прошлого года на Амагереком полигоне, когда чиновник Теодор Амстед взорвал себя на воздух с помощью динамита. Одновременно с Теодором Амстедом исчез сорокашестилетний Михаэль Могенсен, проживавший на улице Розен- гаде. Продолжая следствие по этому- делу, полиция пришла к выводу, что оба эти человека были знакомы друг с другом и что существует связь между одновременным исчезновением того и другого. Согласно показаниям бывшего учителя гимназии Г. Шефа, Теодор Амстед и Михаэль Могенсен были однокашниками. Далее, полиция установила, что между ними были какие–то отношения, которые поддерживались вплоть до трагической смерти Теодора Амстеда и исчезновения Могенсена. Полиция допускает возможность преступления. На запрос редакции последних известий полицейский комиссар Таге Хадерс- лев мог лишь заявить, что полиция работает не покладая рук и надеется добиться успеха. Тому, кто может что- либо сообщить об исчезновении Могенсена, которого в последний раз видели в его квартире на улице Розенгаде в октябре месяце, полиция обещает награду в размере пятисот крон.

Приметы Михаэля Могенсена следующие…»

Уже несколько дней стоит трескучий мороз. Из окон сильно дует, и в маленькой комнате у Герберта Джонсона зябнут ноги. Догорают дрога в печке, но в комнате попрежнему холодно. А по ночам у Джонсона зуб на зуб не попадает. Ему даже кажется, что простыни и тяжелая перина заиндевели.

С юго–востока подул колючий ветер. Пошел снег. Джонсон стоит у окна и с интересом следит за тем, как быстро портится погода. Задула настоящая вьюга. Кружится снег, его намело столько, что все канавы занесены. На дороге выросли волнистые сугробы.