Алан Брэдли - Сорняк, обвивший сумку палача

— Вы видели миссис Ингльби в последнее время? — спросила я.

— Только в субботу вечером в приходском зале. Конечно, у меня не было возможности перекинуться парой слов, сначала голова была занята нашим маленьким музыкальным номером. А остаток вечера — это такой кошмар, не правда ли: смерть этого бедного человека, кукла с лицом Робина. Не знаю, о чем думал Гордон, когда привел Грейс, ведь она так уязвима. Но ведь тогда он не знал, верно?

— Да, — сказала я. — Думаю, не знал.

Когда я двинулась в сторону Букшоу, уже перевалило за обеденное время. К счастью, мисс Паддок завернула в бумагу парочку намазанных маслом сконсов и настояла, чтобы я положила их себе в карман. Я грызла их, крутя педали и погрузившись в размышления.

В конце главной улицы дорога делала мягкий поворот на юго-запад, огибая кладбище Святого Танкреда.

Если бы я не глянула направо, я бы его не заметила: фургон «остин» с надписью «Куклы Порсона» золотыми буквами на боку, припаркованный около приходского зала. Шины «Глэдис» занесло в пыли, когда я надавила на ручной тормоз.

Когда я подъехала, Ниалла паковала всякую всячину внутри фургона.

— Вы его завели! — закричала я.

Она бросила на меня взгляд, как будто увидела собачьи какашки в каше, и продолжила сборы.

— Это я, Флавия, — сказала я. — Вы меня уже забыли?

— Убирайся, маленькая предательница, — отрезала она. — Оставь меня в покое.

На миг я подумала, что снова оказалась в Букшоу и говорю с Фели. Именно так меня прогоняли тысячу раз, и, кстати, я это пережила. Я решила стоять на своем.

— Почему? Что я вам сделала?

— О, прекрати, Флавия. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Ты сказала полиции, что я в Букшоу. Они подумали, что я прячусь или сбежала, или как ты это называешь.

— Я не делала ничего подобного! — возразила я. — Я не видела полицейских с тех пор, как мы столкнулись в каретном сарае.

— Но только ты знала, что я там.

Как всегда случается, когда я злюсь, мой ум начинает работать с кристальной ясностью.

— Я знала, что вы там, Доггер знал, что вы там, и миссис Мюллет тоже — итого, трое.

— Не могу поверить, что Доггер донес на меня.

— Миссис Мюллет тоже не стала бы, — сказала я.

Бог мой! Я что, вступаюсь за миссис Мюллет?

— Пусть она ужасная сплетница, но она не злая, — сказала я. — Она бы никогда вас не выдала. Инспектор Хьюитт приезжал в Букшоу — возможно, чтобы задать мне еще пару вопросов по поводу субботнего вечера, — и случайно заметил, как вы шли от каретного сарая в кухню. Вот и все. Уверена в этом.

Я видела, что Ниалла обдумывает мои слова. Я ужасно хотела взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть, но приходилось помнить, что на ее эмоции влияет буря гормонов: грозные тучи водорода, азота, кислорода, углерода и серы, комбинирующиеся и рекомбинирующиеся в вечном танце жизни.

Это почти заставило меня простить ее.

— Вот, — сказала я, эффектно доставая пудреницу-бабочку из кармана и протягивая ей. — Думаю, это ваше.

Я обвила себя руками в предвкушении волны благодарности и хвалы. Но ничего подобного.

— Спасибо, — сказала Ниалла и убрала пудреницу в карман.

Спасибо? Просто спасибо? Вот нахалка! Я ей покажу, притворюсь, что она меня не обидела, притворюсь, что мне все равно.

— Не могу не заметить, — небрежно произнесла я, — раз вы пакуете фургон, это означает, что Берт Арчер отремонтировал его и вы скоро уедете. Поскольку инспектора Хьюитта нигде не видно, предполагаю, это значит, что вы можете свободно ехать.

— Свободно? — повторила она и сплюнула в грязь. — Свободно? Викарий дал мне четыре фунта шесть шиллингов и восемь пенсов за спектакль. Счет Берта Арчера составляет семь фунтов десять шиллингов. Только потому, что викарий замолвил за меня слово, что хочет отпустить меня в Овертон, чтобы я заложила, что смогу. Если ты называешь это «свободно», тогда я свободна. Это у маленькой мисс Набоб, которая живет в усадьбе размером с Бекингемский дворец, все чертовски хорошо, и она может умничать. Так что думай что хочешь, но убирайся к черту со своим покровительством!

— Ладно, — сказала я. — Я не хотела. Вот, возьмите, пожалуйста.

Я снова покопалась в кармане и выудила монетку, которую тетушка Фелисити всучила Доггеру, думая, что это шиллинг. А Доггер в свою очередь подсунул ее мне в карман, полагая, вероятно, что я вскоре потрачу ее на мятные пластинки в лавке мисс Кул.

Я протянула ее Ниалле, которая неверяще уставилась на него.

— Четырехпенсовик! Чертов четырехпенсовик!

Слезы покатились по ее щекам, когда она зашвырнула его в траву.

— Да, это всего лишь четырехпенсовик, — сказала я. — Но это четырехпенсовик для великопостной милостыни. Эти монеты королевский монетный двор выпускает, чтобы монарх раздавал их…

— Будь проклят монарх! — завопила она. — И будь проклят монетный двор!

— …в Страстной четверг. Они довольно редкие. Если я припоминаю, Берт Арчер собирает монеты, и думаю, что великопостного четырехпенсовика будет более чем достаточно, чтобы заплатить за фургон.

Со всем величавым достоинством, которое я смогла изобразить, я взяла «Глэдис» за рукоятки и покатила домой. Когда я оглянулась, Ниалла ползала на четвереньках по кладбищенской траве, и я не могла понять, слезы, которые она утирала, были слезами злости или счастья.

— Все в порядке, Доггер, — сказала я, — дело в шляпе.

Я нашла его в кладовке дворецкого, где он начищал туфли отца.

Обязанности Доггера в Букшоу менялись в зависимости от его самочувствия, его участие в повседневной жизни увеличивалось и уменьшалось, очень напоминая цветные шарики в термометре Галилея, которые плавают на разных уровнях в стеклянном цилиндре в зависимости от температуры. То, что он занимался туфлями, было хорошим знаком. Это ясно указывало, что он снова продвинулся от садовника до дворецкого.

Он поднял взгляд от своего занятия.

— Правда? — спросил он.

— Будь добр, вернись мысленно к вечеру субботы в приходском зале. Ты сидел рядом со мной и смотрел «Джека и бобовое зернышко», когда вдруг за сценой пошло что-то не так. Руперт падает замертво, и через несколько минут ты говоришь мне, что опасаешься, что мы видели убийство. Как ты узнал? Откуда ты узнал, что это не несчастный случай?

Этот вопрос глодал мое подсознание, словно крыса веревку, но до сего момента я полностью этого не осознавала.

Доггер подышал на верх отцовских полковых «полувеллингтонов», перед тем как ответить, с любовью наводя последний лоск на блестящую черную поверхность рукавом рубашки.

— Обстоятельства свидетельствовали против этого, — сказал он. — Мистер Порсон был перфекционистом. Он сам изготовил все свое оборудование. Кукольник работает в темноте. Здесь нет места для ошибки. Обтрепавшийся электрический провод даже не обсуждается.