Стивен Джонс - Новая книга ужасов

Один парнишка, оторвавшись от бутылки, плотоядно посмотрел на Джейн и качнулся к ней.

– Эй, цыпочка, угощща…

Она поднырнула под неуклюже расставленные руки, и парень врезался в перила. Бутылка, чиркнув по камню, разлетелась черно-золотыми брызгами.

– Ах, ты манда! – заорал парень вслед Джейн. – Манда гребаная!

Народ оценивающе покосился на нее, она же, не поднимая головы, быстро свернула на широкий мощеный двор Кэмденского рынка. Там оказалось пустынно. Торговцы должны были вернуться только утром, а теперь в сумраке лишь шевелились туманные силуэты бродячих кошек да носило ветром мусор. На балконах окрестных домов стояли люди. Все они выпивали и отрывисто перекрикивались друг с другом, их длинные, дергающиеся, расплывчатые тени крест-накрест перечеркивали плохо освещенную площадь. Прибавив шагу, Джейн дошла до конца рынка, где уперлась в кирпичную стену с дверями запертых магазинов. Из лежащего на земле спального мешка высунулась молодая женщина и забормотала:

– Немоглабты, немоглабты…

Джейн двинулась вдоль стены. Наткнувшись на вход в короткий пассаж, нырнула туда, надеясь выйти на Хай-стрит, и почувствовала себя Алисой в Стране чудес, пытающейся отыскать вход в заветный сад: арочные дверные проемы вели не на улицу, а в хэдшопы или ярко освещенные пирсинг-салоны. За некоторыми, впрочем, открывались дворики-колодцы, сумрачные, пахнущие мочой и травкой. Наконец, краем глаза она увидела нечто, выглядящее выходом: тусклые сполохи автомобильных фар – словно посадочные огни. Она как мотылек полетела на этот свет.

– Эй, смотрикудапрешь, смотрикуд… – заверещал кто-то, когда Джейн, словно чертик из табакерки, с налету выскочила на тротуар.

Она таки выбралась на Хай-стрит. Точнее, угодила на «нейтральную полосу», в те нелепые кварталы, где Хай-стрит становится Чок-Фарм-роуд. Тротуары и здесь заполнял народ, только эти все топали к шлюзу, а не от него. Дождавшись, когда сменится сигнал светофора, Джейн побежала через дорогу, к мощенному булыжником проулку, змеящемуся между магазинами кожаного нижнего белья и «изысканной французской мебели для загородных домов».

Задержалась там на несколько минут, наблюдая за толпой, валившей в Кэмден, потоком такси и автобусов на Чок-Фарм-роуд в сторону Хэмпстеда. По ночному небу цвета обугленного дерева проползали тускло-оранжевые облака, оттуда доносился низкий гул самолетов, взлетающих из Хитроу. Поддернула воротник бушлата, чтобы распущенные волосы свободно падали на спину, сунула руки в карманы и решительно зашагала по булыжникам.

Тротуар резко вильнул вправо. Еще не видя, что там за углом, Джейн услышала голоса: девичий смех и свистящий мужской шепот. Секундой спустя проулок закончился. Тупиком. Впереди, в нескольких ярдах, у дверного проема под крошечным медным навесом стояла парочка. Девушка мельком глянула на Джейн и отвернулась. Чей-то темный силуэт заслонил проем. Парень достал бумажник, его рука исчезла в тени, потом вновь возникла, и парочка скользнула внутрь. Джейн подождала, пока тень ретируется, оглянулась и подошла к подъезду.

Черная, металлическая, явно очень тяжелая дверь. Ее покрывали граффити и серые пятна от уже смытых художеств. Дверь была на несколько футов утоплена в кирпичную стену. Сверху – прорезь за поднимающейся железной решеткой, через которую можно было выглянуть наружу, во двор. Справа, в кирпичной стене, имелось углубление с латунной табличкой, на которой было единственное слово: «УЛЕЙ».

Дверного звонка или чего-нибудь в этом роде не наблюдалось. Оставалось только гадать, что там внутри. Джейн терзало смутное ощущение, что темная фигура, впустившая ту парочку, дала бы ей самой от ворот поворот.

Внезапно дверь со скрежетом отворилась. Джейн подняла глаза и увидела грубоватое, но красивое лицо с острыми чертами, принадлежавшее высокому моложавому мужчине с очень короткими светлыми волосами. На его левой щеке, как бисеринки пота, поблескивали золотые шарики пирсинга.

– Добрый вечер, – произнес мужчина, глядя в проулок, откуда пришла Джейн.

На нем была черная футболка без рукавов с вышитой на груди золотой пчелой. По мускулистым рукам тянулись длинные полосы шрамов: черные, красные и белесые.

– Ждешь Марианну? – продолжил он.

– Нет, – не сообразив, на что он намекает, Джейн торопливо вытащила пригоршню пятифунтовых банкнот. – Я сегодня одна.

– Тогда двадцатка, – мужчина, не сводя глаз с проулка, протянул руку, Джейни сунула ему бумажки, и он, впервые опустив взгляд, по-лисьи ухмыльнулся. – Развлекайся.

Она пулей влетела мимо него внутрь.

И угодила прямиком в еще более темную ночь. Причем, судя по всему, грозовую: темноту сотрясал гром музыки до того оглушительной, что звук казался светом. Джейн остановилась, прикрыв веки, по которым, словно мокрый снег, тут же захлестали белые вспышки, пульсирующие в такт музыке. Открыв глаза, постояла, привыкая к темноте, и попыталась разобраться в обстановке. Расплывчатое серое пятно впереди оформилось в окошко гардероба. Джейни двинулась мимо, прямо на грохот. Пол резко пошел под уклон. Держась рукой за стену, она спустилась по пандусу и очутилась в пещере с танцполом.

Какое разочарование! Клуб как клуб: давка, стробоскопы, бирюзовый дымок, серебряные искорки, мечущиеся между множества извивающихся тел: карамельно-розовых, небесно-голубых, неоново-красных или желтых, как детский дождевик. «Краски будто на рисунке ребенка», – подумала она. Один парень вообще был голым, если не считать шортов. К его телу были примотаны пластиковые бутылки с водой, из них длинные гибкие трубочки тянулись к его рту. Другой, с волосами цвета лаймового желе, увидев Джейни, просиял и призывно кивнул.

Она коротко улыбнулась и отрицательно покачала головой. Парень молитвенно протянул к ней руки.

– Нет! – крикнула она, не прекращая улыбаться, голова у нее уже раскалывалась от этой громовой музыки.

Сунув руки в карманы, девушка обогнула танцпол и направилась к бару. Купила что-то розовенькое, безо льда, в пластиковом стакане. Напиток отдавал «Гаторейдом» и жидкостью для зажигалок одновременно. Сделала глоточек, подняла стакан над головой словно факел и обошла зал. Ничего интересного: длинные очереди в уборные, еще один бар, многочисленные двери и лестницы, перед которыми теснились компании, курили и пили. Время от времени сквозь запинающийся электронный гул, возгласы и заливистый смех, прорывались какое-то попискивание и свистки, похожие на трели птиц или насекомых. Однако по большей части все дергались молча, глаза танцоров были задумчиво воздеты горе, тела же их полыхали бенгальскими огнями плоти, пластика и нейлона.