Александр Генералов - Современный русский детектив. Том 5

Да, небо было пронзительно-синим, облака — пронзительно-белыми, слегка пожелтевшие листья, казалось, легонько звенели, рождая в душе приятную ноющую грусть от предчувствия скорой зимы, когда деревья станут голыми и черными, небо затянется на целые месяцы серой мглой, наполненной слякотью, снегом, туманом…

Но до этого еще далеко, вернемся в солнечную осень, когда в кабинет Ксенофонтова вошел озабоченный и осунувшийся Зайцев и, не говоря ни единого слова, упал в кресло с таким опустошенными вздохом, что у Ксекофонтова перехватило дыхание — что-то произошло!

— Он от тебя ушел? — спросил Ксенофонтов.

— Ушел, — кивнул следователь. — И унес пятьдесят тысяч.

— Неужели поднял столько?

— Ксенофонтов! Это всего пять сторублевых пачек. Если бы ты рассовал их по карманам, это даже не отразилось бы на твоей стройной фигуре. Правда, он взял деньги не сторублевыми бумажками, а пятерками, десятками… Но для него это даже лучше — легче будет тратить, труднее поймать…

— И у нас есть такие места, где можно вот так запросто прийти и взять пятьдесят тысяч?

Зайцева всегда раздражали невинно-глуповатые вопросы Ксенофонтова, хотя потом он много раз убеждался, что не такие уж они невинные, не такие уж и глуповатые — они сразу обнажали суть события. В самом деле, разве есть такие места? Оказывается, есть. Их находят время от времени люди, которые приходят и берут…

— Ты прав, — согласился Зайцев, не столько с вопросом Ксенофонтова согласился, сколько с собственными мыслями. — Ограбили сберегательную кассу. Средь бела дня. Кассу! — громко повторил он, заметив, что Ксенофонтов опять собирается что-то спросить. — На окраине города. Подъехали на машине. Один остался за рулем, не выключая мотора. Второй с оружием…

— Огнестрельным, — успел вставить Ксенофонтов.

— Да. Пистолет. Вошел в кассу и потребовал деньга. Бабахнул в потолок для острастки. Посыпалась штукатурка, девчушки, конечно, перепугались, дрогнули.

— Я бы тоже дрогнул.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Зайцев. — Так вот, он сунул деньги в сумку и был таков.

— И никаких следов?

— Знаешь, что я тебе скажу, Ксенофонтов… Не готовы мы еще к встрече грабителей подобного рода. Если преступник берет пистолет и идет «на дело», готовый стрелять, убивать, готовый к тому, что сам будет убит… Понимаешь? Система оповещения, сигнализации и прочее… Оставляет желать лучшего.

Ксенофонтов некоторое время соболезнующе смотрел на друга, потом окинул взглядом стол, заваленный исписанными листками бумаги, и, когда снова взглянул на Зайцева, сочувствия в его глазах уже не было.

— Ты напрасно, старик, думаешь, что только тебе живется тяжело. Если хочешь знать, мне приходится работать с гораздо меньшими зацепками, нежели тебе. Попробуй написать очерк о человеке, о котором только и известно, что он выполняет производственный план на сто семь процентов, и что родился он тридцать лет назад. Да, и, конечно, пол его тоже известен. Попробуй! А однажды я написал целую новеллу, трогательную такую, душевную заметку, имея лишь фотографию, портрет моего героя, снятый далеко не самым лучшим образом.

— А кто тебе мешает узнать о человеке больше?

— А кто мне даст на это время? Двести строк каждый день вынь да положь! Причем не просто двести строк — в этот же день ты должен найти своего героя, убедиться в его добропорядочности, трудовой активности и воспеть! И воспеть, старик! — повторил Ксенофонтов.

— И даже по фотке приходилось писать? — переспросил Зайцев задумчиво. — Это интересно… — Он раскрыл потрепанную свою папку, вынул большую фотографию размером со стандартный лист писчей бумаги. Снимок был неплохо отпечатан, но камера, судя по всему, дрогнула в руках неумелого фотографа. Содержание тоже оказалось весьма невнятным — улица города, прохожие, машины, светофоры, дома. В снимке ничего не было главного, все получилось дробным, слегка расплывчатым, необязательным.

Ксенофонтов, повертев снимок перед глазами, разочарованно вернул его следователю.

— Момент ограбления, — невозмутимо произнес Зайцев. — Понял? На этом снимке запечатлен момент ограбления сберегательной кассы. Видишь бегущего через дорогу человека? Это он. С сумкой. Он торопится к этой машине. Светлые «Жигули». Номер не видно. Да это и ни к чему, он наверняка поддельный. На такие дела с настоящими номерами не ездят. Лица бегущего человека тоже не видно, оно оказалось закрытым длинными волосами. Видишь, во время бега волосы всколыхнулись и закрыли лицо.

— Откуда снимок?

— Снял случайный прохожий. Он фотографировал свою дочку, а тут выстрел, из кассы выбегает человек, несется через дорогу к машине… Он, не будь дурак, и щелкнул. Сам понимаешь, у него не было времени наводить на резкость. Потом он отпечатал снимок и принес его нам…

Ксенофонтов взял снимок, отставил его от себя на вытянутых руках и углубился в изучение невнятных изображений. Он знал эту небольшую улицу на окраине города. Вот газетный киоск, табачный, будка мороженщицы… И касса. Человек, застывший над асфальтом в широком прыжке, как раз над проезжей частью дороги. Одна нога перекрыта чей-то сумкой, вторая получилась почти резко, можно было различить высокий каблук. Из-за волос бегущего видно темное пятнышко, возможно, это часть бородки. Светлый воротник рубашки поверх темного пиджака. В руке сумка с длинным ремнем, но человек держит эту сумку накоротке, так что ремень болтается свободно. Модная сумка, отметил про себя Ксенофонтов. Даже на таком снимке и с такого расстояния видны многочисленные «молнии», пряжки, карабинчики. Правда, форма ее слишком кругла для мужской сумки… В машине можно было различить только руку сидящего человека — он придерживал раскрытую дверцу, ожидая соучастника. Судя по этой подробности на снимке, водитель был одет в темную рубашку и светлый пиджак. Солнечный блик на ветровом стекле не позволял рассмотреть его лицо.

— Что скажешь? — Зайцев решился наконец нарушить молчание.

— Хороший глянец, — серьезно проговорил Ксенофонтов. — На металлической пластине такого не получишь. Явно на стекле глянцевал. Поэтому и снимок получился мягкий, приятный на ощупь. Электроглянцеватель дает снимок жесткий, ломкий, глянец получается в пузырях…

— Я не разыскиваю фотографа! — резко сказал Зайцев. — Я разыскиваю человека с сумкой. И спрашиваю о нем. И только о нем. Ты можешь что-нибудь сказать?

— Вот так сразу? — Ксенофонтов, склонив голову к плечу, продолжал всматриваться в фотографию. — Я должен с ним пообщаться… С этим типом на высоких каблуках и с женской сумкой, набитой деньгами.

— Почему ты решил, что сумка женская?

— Мне так кажется.

— Сейчас с такими сумками ходят все, кому не лень. Они не делятся на мужские и женские.