Яна Темиз - Рай на земле

Какое счастье, что не пришлось их продавать! Особенно японку, привезенную из Китая, – не китаянку, а именно японку, в этом-то Елена Георгиевна разбиралась.

Она бросила взгляд на яблоню: яблоки висели высоко и, похоже, отнюдь не желали падать к ней, как к какому-нибудь Ньютону. А падаль подбирать уже не хотелось. Надо же, слово-то какое – падаль!

Где-то в самом углу, там, где заросли малины образовывали почти непроглядную и непроходимую чащу, раздался шорох, и Елена Георгиевна, ругая себя за нелепые страхи, почти побежала к дому. Только не хватало вздрагивать и бегать от таких знакомых садовых звуков!

Она сама бы не смогла объяснить, почему такой безобидный, такой знакомый шум листвы вдруг показался ей нехорошим и подозрительным.

– Вообще-то, мы давно собирались! Два года в отпуске не были, ты же знаешь. И вроде путевка неплохая, Олег там бывал уже, правда, в другой гостинице, но это неважно. Ему надо отдохнуть, он весь измучился за эти полгода… да договорилась с нашей Леной, она поживет. Медсестра все-таки, и Анна Ивановна к ней привыкла. Нет, что ты, конечно, не возражала, она все понимает…

Черта с два она не возражала! Черта с два она что-то понимает! Но говорить иначе Лидия Дмитриевна не умела. Многолетняя привычка, что поделаешь. Получив в приданое эту изумительную стерву в качестве свекрови, она и предположить не могла, что будет терпеть ее столько лет. Молча терпеть и подчиняться – нет-нет, что-нибудь как-нибудь изменится!

Тогда она была молода, была влюблена, брак с однокурсником, отличником, мальчиком из благополучной семьи с Кутузовского проспекта казался всем и ей самой пределом мечтаний – что ей до свекрови! Она заставит ее себя полюбить, она сама полюбит ее, раз она его мама, она изменит ее, и все будет хорошо, они привыкнут к друг другу и уживутся.

И они уживались – уже четверть века. Анна Ивановна требовала беспрекословного подчинения, уважительного внимания и непрерывной заботы. Раньше часть этого внимания и заботы брал на себя свекор, а после его смерти это бремя целиком и полностью легло на Лидию Дмитриевну и Олега.

Анна Ивановна не желала сходить со сцены.

Лидия Дмитриевна полюбила читать длинные семейные хроники, такие, которые принято считать скучными и безнадежно устаревшими. Они нравились ей потому, что в них каждое поколение знало свое место: старики не молодились и уступали главные роли повзрослевшим детям, внуки подрастали и тоже обретали самостоятельность, и какими бы тиранами ни изображались порой всякие деды и бабки, они не шли ни в какое сравнение с ее невообразимой свекровью. Та была непоколебимо уверена, что все в жизни вертится и должно вертеться исключительно вокруг нее, а ни о каких изменениях в привычном укладе жизни никому из ее домашних и мечтать нечего.

Свекор принимал такое положение вещей на удивление спокойно, и Лидия только диву давалась, как мог этот во всех отношениях приятный, неглупый, интеллигентно-аристократического вида мужчина жениться на такой гадине. И не просто жениться, но жить с ней много лет!

Когда Олег сообщил родителям о предстоящей женитьбе, его отец заикнулся было, что надо будет выделить им комнату, например, переоборудовать кабинет, поменять его местами с детской, но Анна Ивановна посмотрела на него так, что Лида моментально поняла, кто в доме хозяин.

Хозяйка. В этом доме одна хозяйка, и второй никогда не будет. Поняла, но продолжала тешить себя иллюзиями: она меня полюбит, ведь я жена ее единственного сына, а он меня любит, значит, и она…

Ничего не «значит»! Что для этой женщины никто ничего не значит, Лидия поняла гораздо позже, хотя все можно было легко разглядеть с первого взгляда.

«Лидуся, кажется, ты попала! – заявила более проницательная подруга, которой Лида в первый и последний раз в жизни пожаловалась на не совсем любезный прием, оказанный ей будущей свекровью. – Слушай, может, передумаешь? Что тебе Олежек, маменькин сынок? Не найдешь, что ль, получше? Она же вам никакой жизни не даст, вот увидишь! Чего ты спешишь-то? Или уже?»

Уже. Это, к сожалению, поняла и Анна Ивановна, и это стало излюбленной темой ее разговоров на ближайшие десять лет. Даже на двадцать. Ну, ты же понимаешь, ему пришлось на ней жениться, да, ничего не поделаешь, мы, разумеется, не могли позволить… мальчик должен вести себя как следует и отвечать за свои поступки… не знаю-не знаю… неплохая девочка, но какая разница… она ему, конечно, не пара, но он был вынужден, мы же воспитывали его как порядочного человека.

Лиде хотелось плакать или бросить в свекровь чем-нибудь тяжелым.

Она приставала к Олегу, мучила его, думала, что он действительно женился на ней только потому, что был вынужден, стала подозрительной и ревнивой. Она не могла больше жаловаться подругам, поговорить ей было не с кем, муж учился, делал карьеру, защищал диссертацию – Лида молчала, растила сына, старалась пореже выходить из бывшей Олеговой детской, где они ютились втроем.

И продолжала надеяться.

О разделе огромной квартире на Кутузовском проспекте нечего было и думать, но, может быть, она все-таки поймет, что жизнь не может не меняться? Что у нее есть внук, что мы уже взрослые люди, что нам скоро тридцать, скоро сорок, сорок пять!

Как мог он решиться на эту поездку, не согласовав ее предварительно с матерью? Просто чудо какое-то! Анну Ивановну нельзя оставлять одну, старуха – как мысленно звала ее Лидия – была давно и серьезно больна, и вот уже два года возле нее постоянно кто-то находился. Это было нелегко при их с мужем плотном рабочем графике, при том, что сын заканчивал университет и наотрез отказывался считаться с бабкой и терпеть ее капризы, но они исхитрялись как-то успевать, жертвуя, разумеется, отдыхом, не самыми важными встречами, отделываясь телефонными звонками от друзей и знакомых и постоянно докладывая Анне Ивановне, где кто из них находится и когда будет дома. О каких-то поездках в такой ситуации и думать было нечего. Лидия Дмитриевна и не думала. А вот Олег, оказывается… надо же, не ожидала от него! Собраться в Анталью, когда мать больна и ничего не знала о намечающемся отпуске!

Видимо, пришел предел его терпению.

«Она не возражала!» – как бы не так! Вчера они пережили настоящую бурю. Пришлось спешно уговаривать приходящую медсестру пожить у них, свекровь была вне себя, но потом вдруг неожиданно успокоилась и даже повеселела.

Это озадачило Лидию Дмитриевну больше всего. Неужели все было так просто? И она зря мучилась столько лет, боясь возразить этой женщине и сделать хоть что-то по-своему? Неужели надо было всего-навсего проявить твердость разок-другой, и эта железная леди сдалась бы без единого выстрела?