Николай Коротеев - По ту сторону костра: Сборник

— Да-да… — сказала Стеша. — Да-да.

— Слова хороши после дела, Степанида Кондратьевна.

— Да-да… — кивнула жена инспектора.

— Стрелял Антон по вашему мужу… Вы о достоинстве своем помните… Если вы мне не простили самосуда, то себе-то вы простите куда больше. Слышите? Сядьте, сядьте.

— Да-да… да-да, — закивала Стеша и принялась ломать веточки, валявшиеся около костра.

Федор начал рассказывать, что знал и о чём догадывался.

Он остановился, будто запнулся, когда Стеша протянула руку к ложке, взяла её и помешала варево в чугунке. И потому, что Стеша слушала, не перебивая, будто не о её жизни шел разговор — не обо всей её настоящей и будущей жизни, — егерь говорил грубее, чем следовало, и, понимая это, злился на себя и боялся, что вот-вот страшное спокойствие Стеши оборвется и она вскинется и заголосит. Но жена инспектора, слушая друга Семена, осторожно, стараясь не брякнуть, достала из котомки две алюминиевые миски, которые Федор взял, конечно, только из-за неё, сняла с огня чугунок и стала накладывать в них пшенку с кусками изюбрятины.

— Нам надо пойти в заказник и искать Семена Васильевича там. Поняла? — закончил Федор.

— Да-да, — ответила Стеша, пододвигая егерю миску. — Вы очень громко говорили там, в распадке. Подошла я и всё слышала. Мой муж, если он жив, не мог поступить иначе. А пере… живания… — они мои, и никто не может отнять их у меня. Только не в них дело… Надо идти — пойдем. Ты еду попробуй. Я вроде посолить забыла. И передай миску этому… Антону передай миску, — с некоторым усилием произнесла Стеша.

Когда Стеша заговорила, Федор всё ещё боялся, что она сорвется, что ей не хватит выдержки, как не хватило и ему, и сорвется она по-бабьи, со слезами, которые были для Федорова сердца — нож острый.

Он взял миску и ложку, попробовал ароматную еду, но никак не смог разобрать, действительно ли пшенка несолона или посолена в меру.

— Вкусно, — сказал он и передал миску Антону, только сейчас почувствовав, что она огненно-горяча. — С утра двинем в заказник. Так, Стеша?..

— Не на ночь же глядя… — кивнула жена инспектора.

В серых клубах дыма над поляной вспыхнули косые закатные лучи солнца.

— Идёт… Идёт кто-то… — Федор вскочил, вглядываясь в неверный пестрый свет меж дальних стволов. Он уж хотел пойти навстречу, но, увидев груженую лошадь, остановился, подумав недоброе.

— Гришуня!.. Не я!.. — крикнул Антон и побежал.

За ним сорвался Федор. Он увидел позади кряжистого парня и мужичонку, ведшего на поводу навьюченную пегую лошадь, а следом за ними шел инспектор Семен Васильевич.

Стеша была бы рада встать, увидев мужа, да вдруг поняла — не сможет, ноги не удержат.

Опираясь на палку, Андрей с трудом взошел на пригорок и остановился перевести дух. Сказывалось месячное лежание на койке.

Теперь осталось спуститься к берегу — и он дома.

Поселок Красная Речка двумя прямыми улицами протянулся по крутояру. Кривые рыжие дорожки в снегу бежали от избы к избе. Андрей отыскал взглядом дом Прокопьева, что стоял у самого обрыва. Он увидел, как от крыльца к сараю прошла Анна.

Андрей сдвинул на затылок ушанку и быстро пошел вниз.

Спуск был крут и накатан. Ноги скользили, заболела раненая стопа. Но Андрей продолжал идти, стиснув зубы.

Он был одиноким путником в этот ранний час и видел: досужие бабы, протопившие печи, прижались носами к потным оконным стеклам.

Андрей знал: его вряд ли жалели. Скорее, смеялись. Конечно! Охотник возвращался из тайги в разгар зимы, возвращался пустой. И он торопливо шел к дому Анны, твердя про себя: «Уж все сразу! Уж все сразу!» Однако где-то в глубине души он надеялся, что Анна поняла его.

Два шага — три визгливых скрипа — под ногами и под палкой. И слова, которые Андрей уже незаметно для себя говорил вслух:

— Уж все сразу.

Анна отгребала снег от двери хлева, потом в сердцах отбросила лопату, открыла дверь. И оглянулась.

Андрей был один на пустынной дороге. Она увидела его, долго смотрела, опустив руки, словно в бессилье.

И медленно, нерешительно или что-то решая, направилась к калитке.

Тогда он пошел еще быстрее, ругая себя, что мог подумать плохо об Анне, о своей Анне. Сердце билось так сильно, будто он пробежал километров десять.

У калитки Анна остановилась. Она не открыла ее, стояла молча, словно не по своей воле подошла сюда, а кто-то подталкивал ее в спину.

Подпрыгивая, стараясь не ступать на больную ногу, Андрей приблизился к плетню:

— Аннушка!

Глаза ее смотрели грустно. Они были большие, серые, как ее пуховый платок, и грустные. В них блеснули слезы. Они накопились у век и, когда ресницы дрогнули, скатились на щеки. Побежали и замерли у трепещущих крыльев тонкого носа.

Андрею стало больно, будто ударили под сердце:

— Аннушка…

Она молчала, не двигалась.

Андрей схватился рукой за жердь и потряс ее зло, безнадежно.

— Ты пойми!

Вздохнув, Анна подняла руку, вытерла слезу и сказала:

— Променял… Слов-то красивых наговорил… Засмеяли меня. — Взгляд ее был спокоен и ясен. Она снова вздохнула: — Дурак.

Потом повернулась и пошла к дому.

У костра лежали двое: человек и тигр.

Андрей Крутов взял валежину, положил в огонь. Обуглившиеся ветки обвалились, взметнув столб искр.

Дремавший тигр широко раскрыл глаза. Усы его вздрогнули, пушистые подвижные губы поползли вверх, обнажив свечи клыков.

Тигр зашипел.

— Лежи, дура, — хмуро сказал Андрей. — Что шипишь? Боишься?

Тигр крутнул головой. Ему мешал намордник, крепко завязанный за ушами.

Огонь костра, обитый валежиной, померк. Под выворотнем — корнем свалившегося в бурю кедра — стало сумрачно. Слабый свет пасмурного дня едва пробивался сквозь лапы елей, которыми был завален вход. Время от времени под выворотень залетали тонкие струйки мелкого снега, ложились полосками у щелей.

Из тайги доносились стоны и кряхтенье деревьев. Они мужественно, как солдаты под огнем, выстаивали пургу.

Вдруг стволы заскрипели особенно натужно. Послышался глухой треск и хриплый, стонущий удар.

Тигр втянул голову под лапник, которым был покрыт как одеялом. Глаза его вспыхнули сторожким огнем, и он запрядал ушами.

Крутов приподнялся на локте, заглянул в щель.

— Погибло дерево, — проговорил он, всматриваясь в серую муть меж стволами. — Совсем близко. — Потом перевел глаза на тигра, усмехнулся. — Что, Амба, жутко?

Тигр потряс головой в надежде стряхнуть намордник. Затем лениво пошевелил ушами и зажмурился, всем видом выражая равнодушие и презрение.

Человек хотел лечь поудобнее, шевельнул ногой, застонал.

Тигр приоткрыл глаз и дернул усом. Андрей выругался, погрозил зверю кулаком: