Валерий Поволяев - Беспредел (Современные криминальные истории)

Единственное общее, что имелось у всех этих людей (не хочется их даже людьми называть), — они были все, как один, вспыльчивы и малоразвиты. Особенно Свист и Портной. Настолько малоразвиты, что их запросто можно считать дебилами. Но это еще не дает права поднимать руку на человека. Плюс ко всему — все алкоголики.

Приговор по делу Свиста и Ко несколько удивил меня. Сам Свист, попавший в разряд рецидивистов, был приговорен к высшей мере, взял, как на охоте, весь заряд «дроби» на себя. Лановский пошел по статье «за укрывательство» и получил всего три года. Стебаков — также три года (с отсрочкой), а вот фамилий Натальи Петрачковой и Курганова я в приговоре не встретил вообще.

Может, я их просмотрел? Дело-то ведь толстое, том в руке не удержать… Вряд ли.

Тогда в чем причина?

Мценск — город маленький, тихий. С рыбной медлительной речкой, на которой лихо клюет жирная плотва; с железнодорожной станцией, где поезда останавливаются ровно настолько, чтобы дать сигнал отправления; с шумными базарчиками, рыбой и еще чем-то очень вкусным — то ли свежими коврижками, то ли пивком, то ли горячим хлебом.

Базары в таких городах — это нечто вроде ИТАР-ТАСС — информационного телеграфного агентства, которое круглосуточно отстукивает всякие новости.

Сюда, на милый городской базарчик, стекаются бабки со всего города. В тот день их, кажется, было больше обычного. И все друг другу на ухо — по секрету: «Шу-шу-шу-шу!»

Даже оперативные работники местной милиции, привыкшие разгуливать по городу в штатской одежде, на что уж невозмутимые, и те встревожились: это чего же так засуетились местные «божьи одуванчики»?

Новость распространилась по городу Мценску в мгновение ока. Более того — о ней на следующий день узнали в городе Орле, хотя Орел расположен от Мценска совсем не близко. И завертелась, и закрутилась машина…

Мы все иронически относимся к брюзжанию разных старушек, с небывалым упрямством утверждающих, что раньше молодежь была — во, на пять! Настоящая, словом, а сейчас… Сейчас это люди без руля и ветрил, без чести и совести, без особых мозгов в голове, без чувства долга и локтя, без уважения и даже вообще без сердца. В общем, не молодежь, а сплошные недостатки. Вот раньше была молодежь!

Песенка в общем-то знакомая, и тем не менее, если исходить из мценской истории, в песенке этой есть доля правды. Все правильно: нынешние школьники — это не школьники 1967 года. Это совсем другие люди. Двадцать-тридцать лет назад и отношения в наших школах между мальчишками и девочками были совсем иными — более целомудренными, если хотите, более уважительными. Девчонками увлекались, за ними ухаживали. И неожиданно приподнявшееся на полсантиметра платьице над коленочкой вызывало такое сердцебиение, что хоть в медпункт беги — не то сердце выскочит из груди. Все это было, было, было! Было и, увы, прошло…

Сейчас и нравы другие, и романтика иная, и мужчина подчас смотрит на женщину не как на предмет романтических воздыханий, а как на вещь — пусть дорогую, пусть требующую украшений, но принадлежащую ему.

Эти отношения от взрослых перешли к детям, к соплякам и соплюшкам двенадцати — четырнадцати лет, которые, считая себя взрослыми, полагают, что им все дозволено, и ведут взрослую жизнь. Но рано ведь все-таки в двенадцать лет вести взрослую жизнь. Впрочем, только попробуйте сказать об этом какому-нибудь зеленокожему прыщеватому юнцу — ножиком пырнет. И ни на секунду не задумается.

Вот, выходит, и правы старушки, которые поют осанну молодым людям своей поры и плюются в сторону иных юных парочек, оккупировавших парковые и уличные скамейки для своих утех. А сцены там порою разыгрываются просто неприличные.

Помню, как в одной газете на развороте прошла ошеломляющая заметка о групповом сексе, вызвавшая состояние холодной оторопи: в одном из провинциальных городков родители застали дома своих детей за занятием более чем странным: двое семилетних мальчишек занимались любовью с шестилетней девочкой, и все у них происходило «по любви» и «взаимному согласию».

В тихом городе Мценске, в одном из домов тоже все происходило по любви и взаимному согласию. Только если у семилетних детишек никаких последствий быть не могло — не доросли еще, у тринадцати-четырнадцатилетних последствий бывает сколько угодно. И часто они приводят к беде, к трагедии, к преступлению.

Ольга Кнорикова, по прозвищу О'Кей — прозвище возникло из первых букв ее имени и фамилии, — девочка привлекательная, выглядит старше своих лет, особенно если приоденется, лодочки на высоком каблуке, макияж, накрашенные губы карандашиком обведет, — может такого звону на мценских тротуарах наделать, что… все мужики, как пить дать, попадают. А когда поднимутся побегут за юной девой. И вообще говорят, что мужчины всегда чувствуют в женщине женщину, сколько бы этой женщине лет ни было.

Все у Оли началось с походов в городской парк, на крутые берега реки Зуши, где легко дышится, пахнет цветами и крапивой и так сладко поют соловьи, что сердце разрывается. В американских фильмах, где физическая сила и неутомимость в сексе преподносятся как лучшие человеческие качества, и фильмах наших, которые запаренно вкладывают в свой хилый бег последние силы, поспешая за заокеанской продукцией, первые рюмки и первые поцелуи разительно отличаются от того, что происходит в жизни. Вино на деле часто оказывается горьким и протухшим, поцелуй — слюнявым. От юнца, с которым О'Кей поцеловалась первый раз в жизни, пахло чесноком и навозом, а на щеках и подбородке у него были гнойные прыщи… Словом, ничего романтического.

Но потом оказалось, что вино обладает одной особенностью — оно кружит голову, делает мир цветным и приятным, все худое куда-то исчезает, и прыщавый, пахнущий чесноком юнец — этакий Ромео из навозной кучи превращается если не в принца, то в очень приятного молодого человека, прижаться к которому — одно удовольствие. Да, вот с таких хмельных превращений все и начинается.

И хотя О'Кей училась всего-навсего в седьмом классе, она ощущала себя взрослой дамой, даже более — чувствовала себя настоящей тигрицей. Особенно если выпивала стопочку кислой бормотухи тмутараканского или голопупинского производства.

После стопки посовокупляться где-нибудь под крапивным кустом — самое милое дело. Да никакая английская или датская принцесса не устоит после голопупинской кислушки и тем более «плодово-выгодной». Так началась взрослая жизнь мценской семиклассницы. На берегу Зуши, под кустом. А может, и еще где — на дереве, скажем, среди листвы, в подвале, на куче старых ржавых батарей, на которые, чтобы не очень сильно мяли бока, была брошена промасленная дырявая телогрейка… Нет, датской принцессе такие условия не снились!