Анатолий Степанов - Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года

Туго забинтованная пасть Николай Самсонова молчала. Гражданин со звонкой фамилией Француз оказался мелким хулиганом, сявкой, которого Колхозник использовал втемную, на одно это дело. Теперь выйти по-быстрому на концы можно было только через Стручка.

— Не знаю я этого паренька, Саня.

— Ты смотри, смотри внимательнее! — злобно приказал Александр.

— А чего смотреть? Не знаю, значит, не знаю.

— Эх, Алька, Алька, а еще друг!

— Я тебе, Саня, друг, а не майору милиции.

— А Саня — майор милиции, и больше ничего.

— Если так, то жаль.

Александр поднялся со скамейки, встал и Алик.

Стояли, изучали друг друга, два здоровенных амбала. Александр сказал на прощанье:

— Стыдно тебе будет, чистюля, когда свидетели его опознают.

— Их дело — опознавать, мое — стыдиться.

— Хреновину-то не надо бы нести, — Александр вырвал фотографию из рук Алика, спрятал в карман. — Я слово в сорок пятом дал Иван Павловичу извести всю эту нечисть. И изведу.

Алик улыбнулся во все тридцать два зуба:

— Паренек-то этот — нечисть?!

— Если ты его выгородишь, станет нечистью.

Иванюк-младший с ходу раскололся:

— Вчера вечером приходил. Денег просил.

— Что ж ты мне не позвонил? Мы же договорились, Гена! — вскричал Казарян, вскинул руки, с поднятыми руками походил по богато обставленной иванюковской столовой, изображая отчаяние. Развлекал себя Казарян.

— Я звонил, я сегодня все утро вам звонил, а вас не было! — Гена стоял, колотя себя кулаком в грудь.

Казарян уже сидел, обнимая многодумную голову.

— Что Стручок говорил? — не поднимая головы, спросил Роман.

— Говорил, что домой возвращаться сейчас никак нельзя. Хотел у бабки пожить, но боится, что найдут. Пристроился у одних, но там платить надо.

— Где это — «у одних»?

— Не знаю. Правда, не знаю.

— Ты ему денег дал?

— Да. Двести рублей.

— Откуда у тебя деньги?

— Мама ко дню рождения подарила. Мне тридцатого восемнадцать лет исполнилось.

— Совершеннолетний ты у нас теперь. Значит, сажать по всей строгости можно.

— Вы все шутите. А мне жить как?!

— Так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Так, чтобы мы тебя не сажали. Усек, Геннадий Иванюк?

Геннадий Иванюк усек.

Иванюк-то усек, а Виталий Горохов — нет. Смешно, но Стручок, как большой, лег на дно. Ну и пусть район его ищет. Ведь трамвайный грабеж — их дело.

— …Лидия Сергеевна для верности по поводу самсоновского башмачка целый научный симпозиум собирала. Его каблучок. Стоял под сосной Николай Самсонов в тот вечер. С «Вальтером» в руках. Так-то. — Ответил на все вопросы Сергей Ларионов.

— Считаешь, надо рубить концы? — спросил Казарян, будучи уверен, что надо.

— Делать больше нечего…

— А что Санятка думает?

— Нет его, — раздраженно ответил Ларионов. — Как ушел с утра, так и нет. Сам звонил, требовал на ковер.

— Резюмируем: Колхозника — под суд, и закрываем дело. Так, Сергунька?

— Только так.

— Но где же все-таки Санек?

Сам полистал бумажки из канцелярской папочки, останавливаясь на особо заинтересовавших его местах, закрыл папочку, встал, прошелся по кабинету и спросил, не глядя на Смирнова:

— Что предлагаете?

— На ваше усмотрение, — с трудом выдавил Александр.

— Убийство раскрыто, и я могу рапортовать начальству. — Сам все ходил по ковру, стараясь наступать на симметричные части узоров. Спел задумчиво: «Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!»

— Так что же нам делать, Иван Васильевич?

Сам наконец посмотрел на Александра и сказал совсем о другом:

— А ведь справились мы, Саша, справились! Вернули покой Москве. Когда они к нам явились, а имя им — легион, ей-богу, страшно стало! Но, как говорится, глаза страшатся, руки делают. Сделали наши руки, сделали! Ну, согласись!

— Так ведь то шпана была. Она количеством брала.

— Сынок мой, поэт хренов, все один стишок гундосит последнее время беспрерывно. Свой ли, чужой, — не ведаю:

— Гимн нашей отчетности, — мрачно изрек Александр.

— А ты что — против отчетности? Насколько я понимаю, ты пришел, чтобы закрыть дело, чтобы в твоей отчетности полный ажур был.

— И в вашей.

— Не хами начальству. Впрочем, и в моей тоже. Концов рубить придется много?

— Достаточно.

— Давай по порядку.

— Убийство по решению правила. Кто инициатор толковища, тот, по сути дела, и сообщник преступления, соучастник убийства. Колхозник только тупой исполнитель.

— У тебя же по этому правилу ни черта нет. Одна, брат, теория. Давай дальше.

— Правило собиралось явно по меховому делу. Когда разматывали, совсем забыли про исчезнувшие контейнеры, удовлетворились найденным, а из-за этого немалого остатка могут быть отнюдь не малые, выходящие на чистую уголовщину, преступления.

— Достаточно убедительная гипотеза. Но — гипотеза! Еще что?

— Существование неизвестного лица, разработавшего операцию со складом, объединившего всю эту разношерстную компанию и, по всей видимости, обладающего ненайденными ценностями.

— Так сказать, профессор Мориарти.

— Если бы, Иван Васильевич.

— Теперь предлагаемые выходы на связи.

— Стручок.

— Ноль. Сам знаешь, что ноль.

— Одноделец Васин.

— Шестерка, которую при таком повороте событий не задействуют никогда. Ноль.

— Шофер грузовика Арнольд Шульгин.

— Или знает все, или ничего. Девяносто девять шансов из ста, что был тогда использован втемную и не знает ничего. Третий ноль, Саша. Два ноля — это сортир, а три… Прямо уж и не знаю, как назвать!

— Значит, будем рубить концы? — догадался Смирнов.

— Нам было поручено расследовать убийство в Тимирязевском лесу. Выяснили, что, сводя свои счеты, один амнистированный уголовник застрелил другого амнистированного уголовника. В конце концов, убийца обнаружен. Следовательно, мы исполнили, и добросовестно исполнили, свои обязанности.

— А вдруг опять стрелять начнут?

— Из чего? Среди них бродил только один ствол.

— Будет охота, найдут из чего.

— Начнут стрелять — станем искать стрелявших. Что еще у тебя, Смирнов?

— Кто перевернул труп?

Сам разозлился. Подошел к креслу, но не сел, стоял, упершись руками в зеленое сукно стола. Постоял, подрожал ноздрями.

— Кто-то перевернул труп! Так это труп! А живого человека превратил в труп Николай Самсонов, по кличке Колхозник. Вот он-то и пойдет под суд. Вы свободны.

Смирнов вернулся к своим.

— Как дела? — осторожно спросил Ларионов.

— Оформляйте все для передачи в прокуратуру.