Анатолий Степанов - Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года

Виртанен поняла, что произошло. И вдруг почувствовала себя в западне, куда ее кто-то умышленно и целенаправленно загонял все эти дни. Все выстроилось в единую цепь: и изъятые показания, и протертая кем-то рация, и уклончивость Иванцовой, и подготовленность ее матери, и эти четыре продырявленные шины… Она посмотрела на двух сочувствующих парней с вопросом:

— Может быть, вы нам поможете?

— А чем, товарищ капитан? — пожал плечами один из них. — От трактора я вам гусеницу дал бы, только не нужно. Нет у нас сейчас автомобиля. Автохозяйство на центральной усадьбе, а машины что нас обслуживают, одна в разгоне, даже не знаю, где, когда вернется, а две другие на центральную — на ТО вызвали. Точно говорю, я знаю, я механик.

— Откуда можно позвонить?

— С фермы.

До центральной усадьбы Люба не дозвонилась. Дирекция совхоза не отвечала.

— Обед… — проворчала, глядя на нее, работница, составляющая смету на корма. — А с обеда кто куда… Мы тоже, бывает, мучаемся. Мне сейчас эти бумаги, будь они трижды неладны, на подпись к главбуху направлять, иначе мои кроли на диету сядут, так и послать не с кем. Техосмотр приспичил, а разъездную угнали, небось, в город, начальству какому за продуктами. А тут… Только на свой «одиннадцатый номер» и надейся — он безотказный.

Люба снова вернулась к машине.

Милиционер-водитель сидел в тенечке, покусывая травинку, глядел в сторону. Злой.

— Что хорошего наобещали?

— Ничего. Дирекция не отвечает. Телефонистки город не дают, ремонт на линии. Так что и до УВД не дозвониться. Пойду-ка я пешком. Авось не переломлюсь. Пришлю вам подмогу. Здесь, я так чувствую, нам ждать нечего.

— Да бросьте, Любовь Карловна…

— Дела, их не бросишь. И так много времени зря потеряю. Часа за два дойду до центральной усадьбы?

— Смотря как пойдете. Если по дороге, не дойдете, это часов шесть. А если через степь… — он задумался. — Если по диагонали, так сказать, ну, за три часа, может, доберетесь.

— Тогда пойду через степь, — решительно сказала Виртанен, скинула туфли, взяла их в руки и пошла, цепляя колготки о траву.

Водитель кричал ей вслед что-то вразумляющее.

От долгой ходьбы и душного пряного запаха кружилась голова, и Люба в изнеможении опустилась в ковыль. Пока шла, думала о деле, о Нальчике, Махмуде — ведь это, если повезет, может быть, ключевая фигура следствия. Подгоняла себя — лишь бы добраться до проклятого телефона, связаться с Осипенко, с Москвой, найти Быкова… И вот — не выдержала. Изнемогла. Только одного хотелось — чтобы он появился рядом и можно было опереться на его сильные руки.

— Феликс… — со стоном позвала она, — Феликс…

Почему она сторонилась его ласки, вчера не ответила на поцелуй, почему вообще ничего не ответила, почему она должна бояться того, что бьется в ее душе, скрывать свою радость от его взглядов, прикосновений, шагов, голоса? Увезти бы его из этих тяжких, нечистых мест… Утащить от страшных людей, что надвигаются на нее стеной, а значит, и на него надвигаются.

И вдруг услышала, будто разноголосые песни кузнечиков и цикад слились в одну, поднебесную. Вскочила. Невдалеке кружил вертолет. Люба отчаянно замахала руками. Закричала. Несказанно обрадовалась, разглядев опознавательные знаки воздушной милиции. Поняла — ее с вертолета увидели.

«Это он послал, — пришла в голову первая мысль, — это он послал искать меня, и сейчас я увижу его, конечно, он здесь».

Она чуть не потеряла равновесие, ступив на вертолетный мелко дрожащий пол. Ее удержали трое молодых ребят. Пилот и два лейтенанта. Усадили. Феликса не было. Конечно, как ей могло только в голову взбрести! Какое отношение он имеет к вертолетчикам, посмеялась Люба над собой, очень, впрочем, довольная, что закончился ее пеший марш-бросок, вырвалась наконец из степи без конца и края.

— Никак, Любовь Карловна, поиском делянок решили заняться! — с улыбкой сказал один из лейтенантов, высокий загорелый блондин, — откуда он ее знает? — Нам вот с верху видно все, но пока ни одной не нашли. Так это с вашей, значит, легкой руки нам такое развеселое задание досталось, подпольные посевы искать? Ну, все могли предположить, а вот что вас найдем — к этому не готовились. Как вы сюда попали?

— У вас нос обгорел, теперь лупиться будет. Сметаны бы, да не запасли, — сказал второй лейтенант, тоже блондин, только ниже ростом, сухопарый и стройный. Форма сидела на нем щегольски. Он дружески подмигнул Любе.

Она машинально тронула кончик носа. Кожа обгорела. «Надо же! Эх, северянка, вот ходи теперь „красивая“!» Стало чуть-чуть жаль себя. А ведь еще и свидание на вечер назначено. «Какое там свидание теперь — завтра бы в Инске оказаться! Вот если только эти симпатичные ребята помогут».

Вертолет завалился набок, застрекотал еще сильнее, разворачивался, набирая высоту. Слышимость в кабине стала отвратительная, но Георгий и Виктор — так представились лейтенанты — поняли все, что рассказала им Виртанен.

— Ну, шофера вашего мы выручим, хотя он-то не пропадет, солдат спит — служба идет! — прокричал на ухо Любе Виктор и тронул за плечо пилота. — Включай радио, сигнал SOS давать будем.

И пока пилот кратко информировал о происшествии дежурного УВД, Виктор продолжал расспрашивать Виртанен:

— И куда же вы путь держали?

— На центральную усадьбу! — кричала она, не слыша за грохотом винта собственного голоса. — А вы куда летите?

— Территорию совхозную обследуем. Вообще…

— В садах были? Мне очень нужно туда. А потом на центральную усадьбу, — добавила Виртанен, вспомнив о Нечитайло. — У меня там дела.

— Можно, — кивнул Георгий, — горючего хватит. Но в город доставить вас не сможем. У нас база за аэродромом.

…Вертолет долго кружил над садами, порой низко опускался к огородам. Но характерной темной зелени, из которой делают наркотики, нигде не виднелось.

Когда приземлились на небольшую заасфальтированную площадь села, Георгий сказал Виртанен:

— Идите, Любовь Карловна, по своим делам, мы пока навестим участкового, выясним, кто тут хмель разводит, с какой целью, культура тоже подозрительная, а с воздуха мы поросли видели.

Сестра Пряхиной, Валентина Агеевна Смирнова, была в явном замешательстве, на Виртанен смотрела недружелюбно и, как Люба чувствовала, с трудом сдерживала скандальные нотки в голосе, срывалась на крик:

— Да что ж это делается-то, господи! Что ж происходит, родные вы мои?! — негодующе била себя по крутым бокам. — Что ж это у вас в вашей милиции левая рука не знает, что правая делает? Ведь утром, утром же, приезжали за Наденькой из милиции и увезли!

— Да кто? — удивилась Виртанен.

— Не знаю! Увезли! Допрашивать, арестовывать мою голубку увезли! Она, что ль, сиротинушка, мужика родного извела, она, что ли, вот я вас спрашиваю, если уж откровенно говорить?!