Array Журнал «Фантастика и детективы» - Фантастика и Детективы, 2013 № 08

— Я ж-живу один…

Впрочем, одиночество по нынешним временам — порочащий признак. Нет, я не особо виню ментов — по психологическому портрету я в округе первый кандидат в чикатилы.

— Не знаю, как ты выкручивался до этого, но сейчас ты прокололся. Жертва — твоя соседка, найдена — в парке, где ты ежедневно совершаешь пробежки, и где назначаешь встречи клиентам…

Ох, у меня же сегодня встреча, порция чьей-то боли для серферов.

Накатывает волна, сдавливая грудь, лишая кислорода. Колотит крупной дрожью, тупо резонирует в суставах. Бледно-зеленые вспышки в слезящихся глазах, мир расплывается в потерянной фокусировке. Тошнит, но я сдерживаюсь, жалея заваленный бычками и пеплом пол. Давлюсь пеной, не в силах сделать вдох, сползаю со стула.

Меня подхватывают за локти и возвращают на место.

— Давай браслеты, — руки заводят назад, на запястьях защелкиваются наручники. — Я посмотрел в словаре, что значит «пси-хо-со-ма-тические» из твоего диагноза. Болей нет на самом деле? Ты, часом, не косишь?

Если бы только психосоматические. Вдобавок к ним — целый букет реальных невралгий. Там, в подвале, знали, как добраться до нервных окончаний.

А здесь, в кабинете, мне остается только тихо хрипеть, балансировать на границе сознания, и пытаться прижать колени к груди — в позе зародыша легче переносить боль. Придуманную и настоящую.

— Нет, кажись… очень правдоподобно колбасит, да, старлей? Ты же таблетки все-таки прихватил, я видел?

В поле зрения появляется коробка с блистерами. Немного не то, что нужно при подобных симптомах, но, за неимением лучшего, сойдет.

— Вот тебе пряник, — вещает опер откуда-то сверху, — а вот…

Рядом появляется сетевой кабель от компьютера — негнущийся, упругий шнур, массивные, обрезиненные вилка и разъем. Кнут. Пошло и незатейливо. Павлович бросает кабель мне за спину, участковый перехватывает им мою шею и тянет на себя.

Нормальный парень зарабатывает премию за раскрываемость — он уже не считает меня тихим психом? Теперь он борется со Злом?

— Не беспокойся насчет следов, — утешает опер, — вон, у тебя синяки от ремней. Может, мы тебя из петли достали? Давай, колись, герой, с учетом деятельного раскаяния, может, еще и дуркой отделаешься.

Воздуха остается еще меньше.

Это не страшно: задохнусь — откачают. Сколько раз я уже умирал таким образом? Черный туннель… неправда — нет там никакого туннеля. Вспышка боли — и облегчение, потом — удар дефибриллятора, и все начинается заново. Где-то в перерывах между вспышками я впервые увидел серферов — они ликовали.

Воздух заканчивается — еще около минуты я должен оставаться в сознании, с трещащими по швам легкими. Не худший вариант — здесь не знакомы с искусством акупунктурной пытки. Им не понять, как можно одним касанием изувечить нервные ткани, перевести их в состояние перманентной боли — каузалгии, ни на мгновение не позволяющей забыть о прошедшем. Это действительно мастерство. Потом, во время реабилитации, меня пытались лечить иглоукалыванием, но я потерял сознание от одного вида игл.

Что мне какая-то удавка… Грубо.

Давление ослабевает, кислород веселит мозг. Они думают, что это страшно — умереть. Страшно бывает оживать. Дилетанты.

— С-суки, — непонятно зачем сообщаю я, наверное, чтобы сохранить в себе хоть частичку человеческого.

Павлович поднимает толстую папку и с силой бьет по столу. Вздрагиваю.

Я выжил в аду, я вернулся из ада, но я живу в аду и я останусь в аду, как бы ни бились надо мной медики. Разве может быть хуже?

Может — если из меня сделают персонажа для криминальных хроник. Крупные планы в газетах, и внешность как нельзя подходит для выбранной роли. Вышка без долгих прений — избавление?

— А, герой-миротворец, исповедуйся, не держи в себе, полегчает!

Миротворец. С самим собой могу оставаться честным — я не смельчак и не герой, ведь тогда все, что от меня хотели узнать, я рассказал почти сразу. День-два — это не выдержка. А потом я молчал только потому, что меня никто, ни о чем не спрашивал.

Никто не спрашивал, ни о чем не спрашивал, они просто готовили войсковых дознавателей, или палачей, или просто хороших, на их взгляд, солдат. А я летал в эйфории, между волнами боли, вслед за обволакивающими, радужными серферами.

Серферы и сейчас рядом, мои неизменные спутники, наслаждаются страхом и паникой, замерли в предвосхищении чего-то еще более грандиозного.

Иллюстрация к рассказу Макса Олина

Скоросшиватель ударяет в висок, снова и снова, кроваво сотрясает сознание, не оставляя следов на лице.

— Поделись, не держи в себе!

Серферы блаженствуют, наливаются красками, тянутся в стороны дрожащими щупальцами, боль накладывается, резонирует, ей тесно в моем теле, она наполняет комнату и… я вспоминаю, как бежал из плена. Бежал!

— Поделись!

— На!!!

Она течет из меня, передаваясь от синапса к синапсу. Я делюсь тем, что имею с избытком. Серферами. Персонифицированными квантами боли.

Опер и участковый корчатся, у одного идет носом кровь, глаза второго вытаращены, как у глубоководной рыбы, выброшенной на берег. Это очень тяжело с непривычки — ощутить мою боль.

Приседаю, шарю по карманам в поисках ключа. Смотрю глаза в глаза Павловичу. Впервые за весь разговор. Мне тоже несладко, но я улыбаюсь. Железистый привкус во рту — наверное, из десен сочится кровь — представляю, как жутко выглядит мой оскал.

— Я не тот, кого вы искали! — повторяю, не заикаясь, несколько раз.

Я — тихий псих, а не маньяк-убийца. Мне ведь совсем не нужна чужая боль, той, что есть во мне — хватит на целый мир. Её хватило тогда, в затхлом темном подвале — я теперь помню, как лезли на стены мои палачи. Хватит и сейчас — серферы рвутся наружу, готовые заставить визжать всю уголовку.

Выуживаю у опера ключ, размыкаю наручники, дергаю из наплечной кобуры его «Макаров». Зачем он мне — я ведь, наверное, бог? Глупости. Но пистолет мне не нужен — слишком примитивный инструмент для того, кто знает о боли всё. То, чего не хватало до окончательного понимания, мне только что вколотили толстым скоросшивателем.

Я знаю всё? Знаю. Знаю даже то, что все-таки виноват в росте числа убийств. Неосознанно, во сне, я делился болью со всеми, кто был готов её воспринимать, выгоняя маньяков на улицы ночного города.

Вот вам мир, который я творю. О котором я знаю всё. За исключением малого — что мне теперь делать дальше. В ближайшей перспективе — бежать. В парк, там назначена встреча, и я еще успеваю — помочь. Это мой последний долг старому миру.

А потом?

Заделаться мессией, неугодных карая болью и благодетельствуя внемлющих — избавлением от неё. Покорить какой-нибудь участок вселенной?