Святослав Логинов - Фантастика и Детективы, 2013 № 9

— Да нет же. Почему обязательно переспать? Я хотел…

— Прости, — Вика потупилась. — Я стала чересчур циничной. Знаешь, когда ты никому не нужна, поневоле станешь. Что ты хотел предложить?

Антон заставил себя собраться. Ему казалось, что от его слов будет зависеть что-то очень важное, наиважнейшее. Он сам не понимал почему.

— Я хочу предложить тебе работу, — пришли, наконец, слова. — Мне нужен помощник, ассистент. Есть такое старинное слово, не могу вспомнить. Нужна…

— Секретарша? — удивлённо помогла Вика.

— Точно, — улыбнулся Антон. — Я хочу переквалифицироваться. Заменить память. Я не знаю, кем хочу стать, понимаешь? Я ничего не знаю, кроме своей физики и сопряжённых профессий. Но я не хочу. Не желаю больше жить в коконе. Мне нужна информация. И… да попросту нужен добрый советчик. Человек, с которым можно это всё обсудить. Я стану платить тебе сколько скажешь. Жить можешь у меня. До тех пор, пока… в общем, пока тебе не надоест. Да — спать вместе не обязательно. Ты согласна?

Сначала в пентхаузе на шестидесятом этаже элитного небоскрёба появилась мебель. Вслед за ней — пищевой процессор последней модели, с меню в десять тысяч блюд. Комплект спортивных тренажёров, теннисный стол и баскетбольная стойка с корзиной. А также появилась кадка с декоративной пальмой, бамбуковая галерейка и цветы во множестве, так что квартира, по словам Антона, стала походить на ботанический сад.

Два месяца Вика провела в сети, кропотливо собирая и систематизируя информацию.

— Специалист справился бы за пару часов, — сказала она, положив перед Антоном итоговую распечатку. — Иногда я чувствовала себя так, словно у тебя ворую.

— А проституткой больше не чувствовала? — подначил Антон.

— Извини, нет, — парировала Вика. — Из древних руководств я выяснила, что в обязанности секретарши входит спать с боссом.

— А там не написано, что секретарша должна быть при этом выше босса на голову? В буквальном смысле причём.

— Только, что должна быть на порядок умнее. Как видишь, с этой стороны у нас всё в порядке.

Оба расхохотались, и Антон приступил к изучению распечатки.

Выяснилось, что спрос на технические профессии на Земле упал. Физики-ядерщики всё ещё требовались отчаянно, так же, как математики и нейробиологи. Однако прикладные профессии в чести были большей частью во внеземелье. В то же время, востребованными оказались специальности, о которых Антон доселе и не слыхал.

— Ценитель живописи, хм-м, — вслух считывал он информацию. — Чтец-декламатор, меломан, массовик-затейник, конферансье, тамада. Что это такое? Я попросту не знаю значений этих слов.

Вика терпеливо принялась объяснять. За последние полтораста лет, говорила она неторопливо, технический прогресс вытеснил и подавил развитие гуманитарное, и теперь спохватившийся социум старался упущение наверстать.

— Деньги не бог весть какие. Взять, скажем, тамаду. От него требуется, — Вика справилась с приложением к итоговой выборке, — знание двадцати тысяч анекдотов и тостов. Немного, в общем-то. Умение доминировать в группе. Навыки определять и строить настроенческие кривые. Что тут ещё — поведенческие особенности социума, умение гасить острые ситуации, чуткость. Как тебе?

Антон помялся, почесал в затылке. Выслушал об особенностях профессий журналиста, методиста-литературоведа, музыкального критика.

— Знаешь что, — сказал он. — Игорь говорил, что Петька Климаш… Помнишь Петьку? Он стал… чёрт, забыл, кем же он стал.

— Профессиональным читателем, — помогла Вика. — Прекрасная профессия, мне кажется.

— Точно. Давай позовём его в гости. Я бы его поспрашивал. Закажем этой штуковине, — Антон кивнул на пищевой процессор, — что-нибудь особенное.

— И как ты меня представишь? Так и скажешь — многопрофильная секретарша?

Антон вновь почесал в затылке.

— Можно как любовницу, — сказал он и, когда Вика скривилась, поспешно добавил: — Или, если хочешь, как сожительницу. Прости, я не улавливаю нюансов. Это нехорошие слова, да?

Вика усмехнулась невесело.

— Вульгарные, — пояснила она. — Лучше уж скажи «домработница».

Петька Климаш обзавёлся вздыбленной шевелюрой, жидкой метлообразной бородёнкой и фигурно закрученными усами.

— Кустисто живёте, бояре, — похвалил он, осмотрев квартиру. — Хоромы, однако, мать-перемать.

Следующие два часа Петька не закрывал рта. Речь его, жуткую помесь архаизмов, неологизмов и нецензурщины, Антон воспринимал с немалым трудом.

— Карие глаза — песок, осень, волчья степь, охота, скачка вся на волосок от паденья и полета, — вещал Петька. Это Киплинг, многомудрые паны, не хрен собачачий. — Не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе, — а это, человекообразные, Хемингуэй, типа эпиграф, двадцатый век, блямбой буду. Стилистика какова, а? Охренительная стилистика, господа карбонарии.

— Петя, — встряла Вика, прервав длиннющую цитату из Макиавелли. — А как же новая литература, современная? Ты новые романы читаешь?

— Что значит «читаешь»? — возмутился Петька. — Кто сейчас вообще читает, козу твою поперёк. Раз в месяц подгружают, само собой. Меркурианская ночь обожгла задубелые босые пятки. Это Сидоров, из новых, не слыхали? Тот ещё небесный муравьед. Чушь, между нами говоря, пишет гунявую и ересь. А вот ещё Опанасенко…

— Постой, Петя, — Антон решительно вскинул ладонь. — А кому всё это надо? Вот ты читатель, для кого ты читаешь? Вернее, для кого тебе подгружают литературу? Кто её пишет?

— Ну, ты, гуманоид, даёшь, — изумился Петька. — Как это, ёж твою, кто? Борзописцы пишут. Рифмоплёты. Которые больше ни хрена не умеют. И музыку такие же сочиняют. И картины малюют. Всё они. Ну, эти, невосприимчивые, — Петька кивнул на Вику. — Как она. Или ещё придурки, которые отказались.

— Какие придурки? От чего отказались?

— Как от чего? От гипноиндукции, мать её в тау кита.

— Талант, — говорила Вика устало. — Чтобы творить, нужен талант. Никакой гипноиндукцией ты его не заменишь. Убить — запросто, заменить — никогда. Чтобы писать, рисовать, лепить, нужен талант. Не благоприобретённый — врождённый и отточенный тяжёлым, кропотливым трудом. Чтобы стать литератором, надо, прежде всего, читать. Не как Петька, он знает литературу, но не понимает её. Надо слышать, чувствовать слово, наслаждаться им, вбирать в себя гармонию языка. То же относится и к музыке, скульптуре, театру. Их не знать надо, а чувствовать — жить с этим в душе, носить в себе, страдать. Вот тогда только…

— Другими словами, — нахмурился Антон, — об искусстве можно забыть? Это не для меня?