Ирина Зарубина - Компромат

Клавдия хотела было заварить мужу крепкого чаю, но вспомнила, что в какой-то умной передаче профессор категорически не рекомендовал поить больных горячими напитками, и ограничилась тем, что до краев наполнила кружку Федора Ивановича вчерашним кефиром.

Кефир был слегка горьковат, но это, решила Клавдия, не беда.

— Тьфу, фто за гадофьть? — скривился Федор Иванович, с отвращением отталкивая от себя кружку.

Кефир брызнул на одеяло.

— Это не гадость, Феденька, — возразила супруга, — хороший кефирчик… Пей, очень полезно.

Дежкин вдруг смерил жену недобрым взглядом и, превозмогая боль, потянулся и сел на кровати.

— Фто, — сказал он, — убить меня не выфло, теперь отравить фатумала?

Клавдия от удивления рот разинула.

— Феденька… Кто тебя вздумал отравить, Феденька? Кто это тебя собирался убить?

На губах мужа появилась кривая усмешка.

— Пятый тесяток лет Фесенька, фто тальсе? — ехидно поинтересовался он.

— Что это с тобой? — Дежкина не знала, что и делать.

Время для ссоры и выяснения отношений было самое неподходящее.

Однако избитый муж, кажется, только и ждал скандала.

Более того — провоцировал.

— Послушай, Феденька, — произнесла Клавдия успокаивающим тоном, — денек у нас сегодня, я вижу, тяжелый выдался. У меня куча проблем… у тебя вот тоже. Давай будем поддерживать друг друга, а не…

Она не успела договорить.

— Потьтерсивать! Ф сем это, инсересно, потьтерсивать? — взъерепенился Федор Иванович. — Ну-ка, расскаси мне луссе, кого ты на меня натрафила!

— С ума сошел, — всплеснула руками Клавдия.

— Ха-ха! — пророкотал муж. — Я фсе снаю, нецего тут притурифаться. Они мне фсе скасали, понятно?

Клавдия не верила собственным ушам.

— Кто — они?

— Друски твои, вот кто! Это они меня так оттелали, сволоси!

— Мои дружки? Какие дружки?

— Ну ус это тепе луссе снать, какие друски, — в голосе Федора Ивановича смешались обида и гнев. Надувшись как большой ребенок, он отвернулся от жены и уставился в противоположную стену. Дожидался расспросов и готов был сначала потрепать нервы, а потом уж все выложить. — Сто делаесся на пелом сфете, а? Фсякое слыхал, — но стобы сена на сфоефо муса бантитоф натрафливала? Нет, о таком не слыхифал!

Клавдия с трудом разбирала беззубую речь супруга. Но то, что он донельзя возмущен тем, что «жена на живого мужа бандитов натравливала», — это она поняла.

Она опустилась на кровать рядом с клокочущим от негодования Федором Ивановичем, и лицо ее обрело строгое, почти неприязненное выражение.

С таким выражением лица допрашивала обычно Дежкина обвиняемых.

— Так, — сказала она, — теперь давай по порядку. Что-то я никак не могу уразуметь… Кто на тебя напал?

— Тепе луссе знать! — упрямствовал Федор Иванович. — Мефду пфосим, когда я гулял, я на тебя никого не натрафлифал…

— Ну хватит! — рассердилась Клавдия. — Можешь ты по-человечески объяснить или нет?

Дежкин обиженно поджал губы.

— Исбили снацала, а потом по-целофецески хотят расгофарифать…

— Отвечай на вопрос.

— Тепе фитнее, кто напал. Друски твои напали, — продолжал упрямиться муж.

— С чего ты взял?

— А они сами скасали.

— Что-о?! Так и сказали, что они мои друзья?

— Ну, не софсем так, — смилостивился Федор Иванович. — Снацала накинули мне месок на голофу и дафай дупасить…

— Ну? — нетерпеливо подстегнула Клавдия.

Знакомый почерк. Утром, когда ее высадили из троллейбуса и обыскивали в неизвестной машине, на голову тоже надели мешок.

— Я ус и крицал, и угофарифал: мол, браццы, отпустите Христа рати, теньги нусны, я фам фсе до копейки оттам. Какое там! Так отметелили, фто люпо-дорого посмотреть… — Дежкин с каким-то благоговейным уважением уставился на себя в дверное зеркало, точно оценивал и отдавал должное работе неизвестных костоломов.

— Они, что, не взяли деньги? — спросила Клавдия.

— Ни-ни, — подтвердил муж.

— Что же они от тебя хотели?

— От меня — нисефо. А фот от тепя…

— От меня?

— Хфатит притфоряться, Клафка, — разозлился Федор Иванович. — Это нечестно с тфоей стороны. Мы, конефно, люди фрослые… но надо и софесть иметь! Если ты себе хахаля на стороне зафела, ладно, я, этого, конесно, не одопряю, но чефо ус тут…

— Ты что говоришь, Федя? Какого хахаля?

— Я снаю, сто гофорю! — рыкнул муж. — Нецефо тут кометию ломать. Они мне фсе скасали! Сказали, стоб ты фернула, сто всяла, а то хусе будет…

— А что я взяла?

— Это тепе надо снать, сто ты у них брала! У меня она спрасифает, фитали! — возмутился Федор Иванович. — Я, когда по бабам ласил, у тепя не спрасифал, сего я у них брал!

— Очень вежливо и своевременно с твоей стороны напоминать мне о своих похождениях, — обидевшись, произнесла Клавдия.

— Ой, только не надо исобрасять мусенису… Тосе мне, прафедниса. Ты меня теперь не профедес.

— Конечно, я не мученица, — согласилась жена. — А насчет праведницы поговорим в более подходящее время. Еще раз тебя прошу: объясни внятно, что произошло, кто на тебя напал…

— Друски твои, — упрямствовал Дежкин.

Кажется, ничего более конкретного он не мог сказать.

— Что за дружки?

— Фто ты хоцес от меня? — взмолился он. — Несефо на меня так смотреть, как на уголофника какого-нипуть… Это ис-са тепя фсе слусилось. Напали, исбили, а теперь она ессе смотрит, как на уголофника! — Федор Иванович пытался вновь перейти в наступление, однако наступления не получалось.

Клавдия смотрела на мужа внимательно и отстраненно.

— Отдай сфоим мусикам то, сто у них фзяла, и фсе будет нормально… — примирительно произнес он.

— Ничего я ни у кого не брала, — ледяным тоном произнесла Дежкина.

— Нет, брала, — настаивал Федор Иванович, — они мне сами так скасали: мол, тфоя баба у нас клюц фсяла, пускай отдаст, не то плохо будет. Ты ессе и на кфартиру к ним ходила с сопстфенным клюцом, ницефо себе. А на меня глядис, как Ленин на бурсуасию!

Клавдия молча поднялась и пошла к двери.

— Ты куда? — испугался муж. — Дай кефир, ф горле пересохло.

— Сам возьмешь, — отшила его Клавдия. — По бабам мог шляться — теперь и поухаживать за собой сможешь.

— Клафа, пить хоцу! — заканючил Федор Иванович.

— А ты своим подружкам позвони, пусть они тебе кефирчику поднесут.

— Меня по тфоей милости исбили, исуфечили, а ты! — в последний раз попытался воззвать к женской жалости Дежкин, но Клавдия осталась непреклонной.

— Это еще надо доказать, что по моей, — отрезала она и захлопнула за собой дверь.

— Ma, ну чего? — спросонья пробормотала Ленка, когда Клавдия на цыпочках вошла в ее комнату и опустилась в кресло. — Что, папе хуже?

— С папой все в порядке. Более чем. Спи.

Сидя в неудобном, с высокой прямой спинкой кресле, Клавдия пыталась смирить свою женскую обиду.