Array Журнал «Фантастика и детективы» - Фантастика и Детективы, 2013 № 03

Но зато он понял, что Манович действительно его враг. Мысль, что он собственными руками обогащает своего врага, буквально убивала его.

Он сказал себе: «Эдельштейн! Так больше нельзя. Надо позаботиться об удовлетворении».

Но как?

И тут это пришло к нему. Эдельштейн остановился. Его глаза безумно забегали, и, схватив блокнот, он погрузился в вычисления. Закончив, он почувствовал себя лучше, кровь прилила к лицу — впервые после визита Ситвела он был счастлив!

— Я желаю шестьсот фунтов рубленой цыплячьей печенки!

Несколько порций рубленой цыплячьей печенки Эдельштейн съел, пару фунтов положил в холодильник, а остальное продал по половинной цене, заработав на этом 700 долларов. Оставшиеся незамеченными 75 фунтов прибрал дворник. Эдельштейн от души смеялся, представляя Мановича, по шею заваленного печенкой.

Радость его была недолгой. Он узнал, что Манович оставил десять фунтов для себя (у этого человека всегда был хороший аппетит), пять фунтов подарил неприметной маленькой вдовушке, на которую хотел произвести впечатление, и продал остальное за 2000 долларов.

«Я слабоумный, дебил, кретин, — думал Эдельштейн. Из-за минутного удовлетворения потратить желание, которое стоит, по крайней мере, миллион долларов! И что я с этого имею? Два фунта рубленой цыплячьей печенки, пару сотен долларов и вечную дружбу с дворником!»

Оставалось одно желание.

Теперь было необходимо воспользоваться им с умом. Надо попросить то, что ему, Эдельштейну, хочется отчаянно — и вовсе не хочется Мановичу.

Прошло четыре недели. Однажды Эдельштейн осознал, что срок подходит к концу. Он истощил свой мозг и для того лишь, чтобы убедиться в самых худших подозрениях: Манович любил все, что любил он сам. Манович любил замки, женщин, деньги, автомобили, отдых, вино, музыку…

Эдельштейн взмолился:

— Господи, Боже мой, управляющий адом и небесами, у меня было три желания, и я использовал два самым жалким образом. Боже, я не хочу быть неблагодарным, но спрашиваю тебя, если человеку обеспечивают исполнение трех желаний, может ли он сделать что-нибудь хорошее для себя, не пополняя при этом карманов Мановича, злейшего врага, который запросто всего получает вдвое?

Настал последний час. Эдельштейн был спокоен как человек, готовый принять судьбу. Он понял, что ненависть к Мановичу была пустой, недостойной его. С новой и приятной безмятежностью он сказал себе: «Сейчас я попрошу то, что нужно лично мне, Эдельштейну».

Эдельштейн встал и выпрямился.

— Это мое последнее желание. Я слишком долго был холостяком. Мне нужна женщина, на которой я могу жениться. Она должна быть среднего роста, хорошо сложена, конечно, и с натуральными светлыми волосами. Интеллигентная, практичная, влюбленная в меня, еврейка, разумеется, но тем не менее сексуальная и с чувством юмора…

Мозг Эдельштейна внезапно заработал на бешеной скорости:

— А особенно, — добавил он, — она должна быть… не знаю, как бы это повежливее выразиться… она должна быть пределом, максимумом, который только я хочу и с которым могу справиться, я говорю исключительно в плане интимных отношений. Вы понимаете, что я имею в виду, Ситвел? Деликатность не позволяет мне объяснить вам более подробно, но если дело требует того…

Раздалось легкое, однако какое-то сексуальное постукивание в дверь. Эдельштейн, смеясь, пошел открывать.

«Двадцать тысяч долларов, два фунта печенки и теперь это! Манович, — подумал он, — ты попался! Удвоенный предел желаний мужчины… Нет, такого я не пожелал бы и злейшему врагу — но я пожелал!»

Фредерик Браун

29 октября 1906 — 11 марта 1972.

Значит, так: жил на свете Хэнли, Ал Хэнли, и глянули бы вы на него — ни за что бы не подумали, что он когда-нибудь сгодится на что-нибудь путное. А знали бы, как он жил, пока не прилетели эти дариане, так и вовсе не поверили бы, что будете — когда дочитаете — благодарны ему до гроба…

В тот день Хэнли был пьян.

Не то чтобы данный факт относился к фактам исключительным — Хэнли вечно был пьян и поставил перед собой цель ни на миг не протрезвляться, хоть с некоторых пор это было и не очень легким делом. Денег у него давно не осталось, и приятелей, у которых можно бы занять, тоже. А список знакомых истощился до того, что он считал удачей, если удавалось заполучить с них на день хотя бы центов по двадцать пять.

И наступили для Хэнли печальные времена, когда поневоле отшагаешь много миль, прежде чем столкнешься с кем-то хоть слегка знакомым, чтоб появилась надежда стрельнуть монетку. А от долгих прогулок из головы выветриваются остатки хмеля — ну, не совсем выветриваются, но почти, — и оказался он в положении таком же, как Алиса в Зазеркалье: помните, когда она повстречалась с королевой и пришлось бежать во всю мочь, чтобы просто оставаться на месте…

Попрошайничать у незнакомых — это был не выход, фараоны держались начеку, дело кончилось бы ночевкой в каталажке, где не дадут и капельки спиртного, а тогда уж лучше прямо в петлю. На той ступеньке, куда скатился Хэнли, двенадцать часов без выпивки — и пойдут такие лиловые кошмары, по сравнению с которыми белая горячка — легкий ветерок рядом с ураганом…

Белая горячка — это же галлюцинация, и только. Если ты не дурак, то прекрасно знаешь, что никаких галлюцинаций на самом деле нет. Иной раз они даже вроде развлечения — кому что нравится, а лиловые кошмары — это лиловые кошмары. Чтобы понять, что это такое, нужно выпить виски больше, чем обыкновенный смертный в состоянии в себя вместить, и нужно пить без просыпу годами, а потом лишиться спиртного вдруг и полностью, как лишают, например, в тюрьме.

От одной мысли о лиловых кошмарах Хэнли начало трясти. И он принялся трясти руку старому другу, закадычному приятелю — видел Хэнли этого приятеля всего-то пару-тройку раз и при обстоятельствах, не слишком для себя приятных…

Звали старого друга Кидом Эгглстоном, и был он крупный, хоть и потрепанный мужчина, в прошлом боксер, а затем вышибала в кабаке, где Хэнли, разумеется, не мог с ним не познакомиться.

Однако вам необязательно запоминать, ни кто он есть, ни как его зовут: все равно его, приятеля, ненадолго хватит, по крайней мере ненадолго в рамках нашего рассказа. Точнее, ровно через полторы минуты он издаст ужасный крик и лишится чувств, и мы с вами больше про него и не услышим.