Ирина Зарубина - Окончательный расчет

Ну и что? Почему ее это тревожит?

Один из тех подонков. Все ясно.

Так и оставив эту мысль нерешенной, стала собираться.

Собственно, что там собираться, только подпоясаться.

Но Инна все тянула и тянула с отъездом. Она собирала не вещи, она собирала себя. Завтра, в крайнем случае послезавтра, у нее на руках будет виза. Значит, в субботу она сможет сесть в самолет и улететь.

Этот отъезд она представляла не просто как путешествие, пусть даже и дальнее. Она видела в нем освобождение, нет, даже сильнее — чудесное превращение. Ее тюрьмой стал страх, вот от него она и освободится, она перестанет быть мухой, пауком, тараканом, которого всякий считает за честь прихлопнуть, как у Кафки. Она станет свободным человеком. Это будет Кафка наоборот.

И Дежкина ей поможет, пусть делает, что хочет, пусть защищает ее собственным телом, но пусть будет этот самолет и это превращение.

Поцеловала сына, слишком крепко и слишком горячо, вдруг почувствовала, что словно бы прощается с ним навсегда. Сама же посмеялась над собственной мнительностью. Ничего опасного она делать не собирается. Она собирается только поговорить с Клавдией Васильевной.

Опасность, если она и будет, то только тогда, когда они с сыном поедут в Шереметьево. А сегодня — нет, сегодня, можно сказать, милая прогулка.

Дача Дежкиной нравилась Инне. Там было так уютно, как не бывает в давно обжитых городских квартирах. Три комнаты внизу, еще одна наверху, со скошенным стеклянным потолком. Там они с сыном и жили. По утрам их будило солнышко. Тогда с мальчиком произошло чудо безо всякого медицинского вмешательства — прекратились эпилептические припадки.

И вообще в этом доме было что-то очень притягательное. Там была простота и тепло человеческих отношений, там было, возможно, настоящее человеческое счастье.

Но Инна все не торопилась выходить из дома. Еще раз позвонила Клавдии Васильевне домой — никто не ответил, — и только тогда, глубоко и как-то обреченно вздохнув, вышла из дома.

Машина осталась у въезда на дачный участок.

Вся ее семья безмятежно завтракала на веранде. Федор был в чистой рубашке, значит, Ленка постирала. Макс читал книгу, никогда она его не отучит читать за едой!

Ленка, разумеется, питалась одной земляникой. И так худющая, как спичка.

— Ма! — закричала дочь, вскакивая из-за стола несколько более экзальтированно, чем подобает случаю. — Ура! Ма приперлась!

Клавдия уже почти смирилась с языком Ленки, но на этот раз не сдержалась.

— Не очень гостеприимный глагол.

— Пойди сюда, дай я тебя поцелую, — радостно поднялся муж.

Макс тоже чмокнул Клавдию в щеку.

Ну, все как всегда.

— Я, ребята, с дороги, сначала умоюсь, — взмолилась Клавдия, которую уже тащили за стол, где были свежие огурчики, помидорчики, скрипящий зеленый лучок, салатик, редисочка и разная прочая очень полезная зелень.

Федор наконец построил душ — огромную бадью поднял на столбы, а столбы обтянул непрозрачным полиэтиленом. Вода в этом душе нагревалась солнцем. Но по утрам была прохладной и здорово бодрила.

Вот теперь наконец она отмоется.

Федор послал детей в дом, а сам, нахал такой, заглянул за душевую занавеску.

— Ты куда?! — засмеялась Клавдия.

А Федор, только что настроенный на игривый лад, вдруг, что называется, с лица сошел.

— Это у тебя что? — пролепетал он, показывая на Клавдину шею.

Как же она забыла?

На шее красовался огромный синячище. Она поднимала воротник рубашки, поэтому синяк не сразу заметили. А сейчас она стояла перед мужем голая.

— Потом, Федя, — сказала она. — Потом все объясню.

Глаза Федора стали узкими и белыми.

— Что ты мне потом собираешься объяснять? — шипящим шепотом проговорил он. — Что ты мне рога наставила?

Клавдия чуть не выругалась — вот же дурак!

— Тьфу, — в сердцах плюнула она. — Федь, ты ж не мальчик, а я не девочка, какие рога?!

— А это что?

— Сказала — потом объясню.

Федор с силой задернул занавеску и ушел к столу, топая ногами, как Отелло.

Настроение было немного подпорчено.

Но Клавдия все-таки отмылась на совесть, запах тюрьмы больше не преследовал ее.

— Лен, — позвала она дочь. — Принеси мне халатик! Я забыла. Пожалуйста.

Дочь принесла ситцевое выгоревшее платье. Не очень презентабельная одежда, но, во-первых, для дачи сойдет, а во-вторых, платье не пахло тюрьмой — оно пахло чистотой и солнцем.

Полотенце Клавдия обмотала вокруг шеи, чтобы дети не заметили.

И вышла.

Федор зверем смотрел на нее.

— Ну и что ты мне хотела объяснить?

— Вот позавтракаем, я отдохну с дороги, тогда и поговорим.

— Да какой тут завтрак! — вспылил Федор и с шумом вышел из-за стола.

Клавдия уже стала получать от этого недоразумения удовольствие. Все-таки приятно, когда тебя ревнуют.

— Ма, на озеро колбаситься пойдем?

— Конечно, вы собирайтесь.

Дети бросились в дом, а Клавдия позвала Федора.

— Никто не приезжал?

— Никто, — угрюмо ответил тот.

— Инна не приезжала?

— Нет. Ты мне баки не забивай…

— Какие баки, Фетиша, — ласково проговорила она. — Это мне бы на тебя обижаться — загораешь тут на солнышке, отдыхаешь душой и телом, а даже не почувствовал, что жена твоя в тюрьме.

— Где?

— В тюрьме, Федя, в Бутырке.

Федор снова сошел с лица, но на этот раз глаза стали испуганными и растерянными.

— Ты была в тюрьме?

— Да. Двое суток вот изучала проблему изнутри. Даже слишком изнутри.

— Погоди, а синяк?

— Да не засос это. Успокойся, это меня задушить пытались.

Федор безмолвно открывал и закрывал рот.

— Только не переспрашивай. Да, задушить. Но не получилось, как видишь. И детям ничего не говори.

— Погоди, а Ирина? Она же могла хотя бы сообщить.

— Ирина… Забудем про нее, — тихо сказала Клавдия.

— Не-не, постой, огорошила просто. Что случилось?

— Да много чего случилось, Федя. Так много, что и не пересказать. Да и неохота сейчас. Давай лучше отправимся на озеро, а то мне после обеда снова уезжать.

— Я тебя никуда не отпущу.

— Надо, Федя, надо. А теперь пойдем собираться.

Они поднялись из-за стола. Клавдия живо, а Федор медленно, он никак не мог переварить информацию.

Клавдия открыла шкаф и достала купальник. Вот тут все ясно, что выбирать: на озеро идти — это вам не в тюрьму.

Ленка носилась по дому как оглашенная, все никак не могла найти свои очки.

Макс уже ныл, что солнце спрячется, хотя на небе не было ни облачка.

Федор сидел на табуретке и на обращения к нему отвечал невпопад.

Наконец собрались.

Но только вышли из калитки, как Клавдия вспомнила, что не захватила шлепанцы.

— Да без шлепанцев обойдешься, — сказал Федор. — Возвращаться не к добру.