Ирина Зарубина - Запретное кино

— Все, отдала.

Ирина, запыхавшись, упала на стул.

— У тебя как со временем? — спросила Клавдия.

— Сейчас? Или вообще?

— Да, — остроумно ответила Клавдия.

— Всегда, — парировала Ирина.

— Тогда одевайся, не будем тут просиживать юбки, а смотаемся на Сокол.

— К Сафонову?

— К нему. Должна же я тебе передать это дело чин чином.

По улице шли молча, потому что в толпе особенно не поговоришь, а вот когда спустились в уже пустеющее метро, Ирина сказала:

— Я все равно не понимаю, зачем он все это брал на себя? Семашко ваш.

— Вот и я не понимаю, но я еще многого не понимаю, Ириша. Я уже столько всего не понимаю, что совсем близко подошла к главному.

— Интересная мысль. Чем меньше понимаешь, тем больше знаешь?

— В точку. Классиков читала? Я понимаю, что я ничего не понимаю.

— Ага, а что самое главное вы не понимаете?

— Как эта пленка появилась в Интернете.

Ирина себе этого вопроса не задавала. И поэтому сейчас глубоко задумалась.

В вагоне сели рядышком на пустой диванчик, но не успели и рта раскрыть, как рядом галантно присел человек интеллигентного вида.

— Простите, барышни, вы не подскажете, как проехать в библиотеку?

— Вам в какую? — поинтересовалась Клавдия.

— В вашу домашнюю, — серьезно ответил интеллигент.

Клавдия только рот разинула. А Ирина хоть бы что.

— Клавдия Васильевна, у вас дома есть библиотека? У меня, например, книг вообще нет. Хотя нет, есть одна, я ее под холодильник подсунула, там ножка отломалась. А вы что, любите читать? — обернулась она к мужчине.

— Обожаю, — сказал интеллигент.

— А я обожаю заниматься сексом, — сказала Ирина. — Извините.

Интеллигент сник. Но никуда не ушел. Так до Сокола следовательницам поговорить и не удалось.

Сафонов жил на улице Репина. В этом поселке вообще все улицы носили имена русских художников. Он и строился когда-то как артистический оазис посреди каменной трудовой столицы. Когда-то здесь в каждом дворе, наверное, с утра стоял человек у мольберта и писал пейзаж. Возможно, здесь тогда было весело. Но сейчас здесь было грязно, темно и пустынно, как в заброшенной деревне.

— А я тут никогда и не была.

— В Москве много таких странных мест, — сказала Клавдия. — Как-то на место преступления выезжали. Ночью меня привезли, так я решила, что на Магнитку тридцатых годов попала — сплошные бараки, в каждом по десять — двадцать семей. Ужас.

Клавдия подошла к калитке небольшой деревянной дачки, вошла во дворик и сорвала печать с двери.

Подергала выключатель — света не было.

— Тьфу ты, надо было фонарик захватить, — только сказала она, как вспыхнул яркий луч и пробежал по стенам. — Вот молодец, — похвалила Клавдия Ирину, — а я не додумалась.

— А что мы тут будем смотреть?

— Что будем смотреть? — задумчиво повторила Дежкина. — Да все посмотрим еще раз. У нас теперь есть новые версии, вот и проверим их на месте.

— Какие новые версии? — опешила Ирина. — И как мы их тут проверим?

— Ой, не знаю, Ириша, не знаю, что-то ты слишком много вопросов задаешь, на которые у меня и ответа нет.

Клавдия немного лукавила. Она приблизительно знала, что хочет найти. Очень хочет. Она, правда, не знала, как это должно выглядеть, из какой это может быть области, вообще возможно ли это найти, но уж очень хотелось.

— Но какая все-таки новая версия?

— Посвети-ка, — попросила Клавдия и показала на дверь.

Дверь открылась легко. За ней шла лестница наверх. — Пойдем посмотрим. Там чердак.

— Клавдия Васильевна, вы не ответили.

— Да, — согласилась Клавдия. — Ты это верно заметила.

Ступеньки скрипели под ногами так угрожающе, что Клавдия невольно держалась за стену. Это, впрочем, вряд ли помогло бы, если бы лестница под ней и Ириной вдруг провалилась.

Чердак оказался таким большим, что даже не верилось. Наверное потому, что он был совершенно пуст.

Клавдия потопталась, прислушалась, дождалась, пока поднимется Ирина, и забрала у нее фонарь.

Нет, ничего интересного. Чердак как чердак. Ряды толстых деревянных балок, слуховые окна и пыльный пол, на котором множество следов. Потоптались тут оперативники, да тоже ничего не нашли.

Странно, конечно, что он пуст, но с другой стороны — не все же хранят на чердаках никому не нужную рухлядь, некоторые, наверное, умеют старые вещи выбрасывать.

— Мы все-таки что ищем? Свидетельства того, что он был зубным техником? — спросила Ирина, когда спустились снова вниз.

— Нет, он не был зубным техником, — ответила Клавдия загадочно. — Ну-ка, сюда пойдем.

Это был уже подвал. Белые стены, низкий потолок с большой лампой на шнуре, каменный пол с трещинами, тоже совершенно пустой, и только в углу лежало что-то непонятное. Клавдия подошла, чтобы рассмотреть, это было колесико, на каких возят огромные баулы.

— Ну, все, — сказала Клавдия, — можно идти. Только еще дерево тебе покажу, на котором его…

— Это называется «спокойной ночи, малыши»? — язвительно спросила Ирина.

— Это называется — следственные действия.

Яблоня была единственным деревом в саду Правда, она была высокой. Клавдия осветила ствол — нижние ветки были аккуратно спилены и замазаны. Видно, хозяин ухаживал за своим единственным плодовым деревом.

— Ужас, — сказала Ирина. — И кто его первым увидел?

— Дети, — вздохнула Клавдия. — Представляешь, шли ребятишки поутру в школу и видят такую картину.

Ирину аж передернуло.

— Сволочи, — сказала она, что, конечно, относилось не к детям.

— Ну что, — сказала Клавдия, — кажется, не зря смотались.

— Ну ладно, не буду тебя мучить, — сказала Клавдия, когда они снова оказались в метро. — Давай, спрашивай.

— Что, где, когда?

— Ну, ты так сразу… Давай по порядку. Давай вот откуда начнем. Помнишь, ты сказала — и очень верно сказала, я даже позавидовала тебе, ну что там — мозги молодые, ум хваткий, наблюдательность — сто процентов…

— Это вы обо мне? — спросила Ирина.

— О тебе.

— Знать бы еще, за что вы меня так саркастично хвалите?

— Никакого сарказма, Ириша, восхищаюсь. Ну так вот. Сафонов, как ты верно заметила, был до войны зубным техником.

— Вот именно! — самодовольно вставила Ирина.

— А после войны вдруг — санитарный врач.

Самодовольство с Калашниковой слетело вмиг.

— С чего бы это такое стремление к чистоте, к довольно бедной, заметь, чистоте, когда есть же золотая в прямом и переносном смысле профессия — зубной техник.

— Да, об этом я не подумала, — призналась Ирина.

— Ничего, я подумала. И вот до чего додумалась: он никогда не был зубным техником.

— Как это?

— А вот так… Все, тебе выходить. Ты ведь домой?

— Нет, — твердо сказала Калашникова. — Я с вами. Я теперь от вас не отстану.