Ирина Стрелкова - Похищение из провинциального музея. Повести

А что Футболист? Он остался возле Ольги Порфирьевны.

Из исторического зала Ольга Порфирьевна повела экскурсию знакомиться с современным Путятином. Но теперь Футболист не последовал за ней. Он еще немного постоял в зале, как-то странно его оглядел и направился к полуотворенной двери в голубую гостиную. Когда он скрылся, Фомин неслышно пересек зал и заглянул в гостиную.

Футболист в раздумье остановился, изучая паркет. Затем быстрыми шагами подошел к балконной двери, открыл ее и вышел на балкон. Постоял там, посмотрел во все стороны, вернулся в гостиную, методически запер балконную дверь. Как бы бесцельно прошелся по гостиной и присел к майоликовому столу на крученых ножках. На дорогостоящую датскую вазу не обратил никакого внимания. Встал и медленно, в неуверенности двинулся к двери в зал Пушкова, открыл…

Не теряя ни минуты, Фомин вбежал в зал Пушкова следом за Футболистом. Тот испуганно оглянулся, но мигом оправился и спросил Фомина, как старого доброго знакомого:

- Послушайте, куда они девали «Девушку в турецкой шали»?

- Спокойно! - сказал Фомин. - И давайте разберемся.

- В чем?

- Прежде всего в том, почему вы проявили интерес именно к этой картине Пушкова.

- К ней проявляют интерес все посетители музея.

- Не темните! - строго посоветовал Фомин. - И не прячьтесь за многих. Вы проявили особый интерес, уважаемый Спартак Тимофеевич!

- Простите, а ваше имя и отчество? - учтиво полюбопытствовал Футболист.

- Николай Павлович. Вот мое удостоверение.

Футболист внимательно изучил удостоверение и вернул Фомину.

- Так в чем же дело?

«Недурно держится», - подумал Фомин.

- Зачем вы пришли сегодня в музей?

- Я не буду отвечать на ваши вопросы, пока вы мне не объясните, чем вызвано ваше… м-м-м… служебное любопытство. И учтите, я спешу. Меня ждет дама.

Фомин предложил Футболисту продолжить разговор в другом месте и привел его в кабинет заместителя директора.

Володя, увидев Футболиста, вскочил, чем-то крайне изумленный.

- Киселев, - быстро спросил Фомин, - вы знаете, кто этот человек?

- Да, - сказал Володя. - Это Кубрин! Я его сразу узнал.

Фомин разозлился:

- Глупая шутка!

- Ваш приятель не ошибся, - заявил Футболист. - Я действительно родной внук бывшего владельца этого дома.

- Но ведь Кубрины эмигрировали из России!

- Ничего подобного! - возразил Футболист. - Мой дед действительно успел перевести деньги в швейцарский банк, но сам не спешил покинуть Россию. У него были давние связи с Ташкентом, с тамошними торговыми кругами. Мой дед даже не менял фамилию, он остался Кубриным и работал бухгалтером в хлопковом тресте.

- А Таисия Никаноровна? - волнуясь, спросил Володя. - Она уехала в Париж?

- Мама? - Футболист очень удивился. - Мама закончила в Ташкенте университет по естественному факультету и всю жизнь занималась изучением Голодной степи.

Володя с ужасом разглядывал лысого человечка с чуть косящими черными глазками. И это сын загадочной прекрасной Таисии! Ему вспомнились слова Саши: «Ты когда-нибудь думал о ней как о живой?» Володя нехотя взял протянутую ему фотографию. Седая женщина с темным, как у степнячки, лицом стояла возле каких-то приборов на фоне голой, выжженной солнцем степи.

Ее сын продолжал рассказывать о ней и о своем отце, красном кавалеристе Тимофее Коваленке. Старый Кубрин умер незадолго до войны. В первый военный год Таисии Никаноровне удалось получить из Швейцарии отцовские деньги, она их отдала в фонд обороны.

Фомин понимал, что ему выкладывают чистую правду.

- Почему же вы никому не назвались? Так бы и уехали?

- Так бы и уехал, - печально признался Спартак Тимофеевич. - Не вижу никакой необходимости докладывать людям - и особенно здесь, в Путятине, - что я внук того, знаменитого Кубрина. Правда, сейчас среди определенной публики стали пользоваться успехом те, кто когда-то скрывал свое дворянское происхождение или дедушкину фабрику. Есть, знаете ли, у нынешних мещан мода на именитых предков, но человек интеллигентный не может быть ей подвержен. Вы согласны?

Фомин неопределенно пожал плечами. Володя утвердительно наклонил голову.

- На меня произвел тяжелейшее впечатление исторический зал вашего музея… - Спартак Тимофеевич обращался к Володе. - Теперь я могу понять, почему маму никогда не тянуло повидать родные места. А вот о Пушкове я от нее в детстве много слышал. Мама считала его очень талантливым и жалела, что судьба Пушкова сложилась неудачно. Она долгие годы считала, что его уже нет в живых или нет в России. Мама и он были когда-то большими друзьями.

- А о портрете она вам рассказывала? - спросил Володя.

- О портрете? - Спартак Тимофеевич виновато развел руками. - Нет, о нем мне мама не говорила. Но шаль я узнал сразу. Мама ее очень любила, берегла. В войну пришлось продать. Она мне писала на фронт, что за шаль ей дали мешок рису. По тем временам - огромная цена. В Ташкенте были знатоки…

Володя, казалось, не слушал Спартака Тимофеевича, витал мыслями где-то далеко.

- Я был просто поражен, когда увидел здесь, в музее, мамин портрет, - пояснил Спартак Тимофеевич Фомину. - Очевидно, тогда-то я и привлек к себе особое внимание. А затем с портретом что-то случилось? Да?

Фомин молчал. Ему на помощь пришел Володя, молниеносно спустившийся с небес на землю.

- Произошло небольшое недоразумение, - для убедительности Володя мелко хихикнул. - Портрет, оказывается, никуда не пропал! - Володя выразительно глянул на Фомина: - Извините, уважаемый Николай Павлович, мы вас напрасно побеспокоили. «Девушка в турецкой шали» отправлена в Москву на реставрацию.

- Черт знает что! - Возмущение Фомина прозвучало вполне искренне. - У вас в музее правая рука не знает, что творит левая!…

- Жаль! - огорченно проговорил Спартак Тимофеевич.

- У меня есть цветные фотографии. Пойдемте, я вам дам. - Володя повел Спартака Тимофеевича к себе в кабинет.

Фомин поплелся следом за ними.

Получив снимок, Спартак Тимофеевич благодарно поморгал черными, чуть косящими, материнскими глазами:

- Я понимаю, исследователей творчества Пушкова интересуют факты личной жизни, относящиеся к созданию портрета, но я ничем не могу помочь…

Володя и Фомин проводили его до машины.

- Врет он, что ничего не знает, - мрачно заявил Фомин, провожая взглядом синий «Москвич», взявший с места в карьер.

- Знаешь, Фома, - раздумчиво произнес Володя, - я, кажется, понял, кто украл «Девушку в турецкой шали»…

- Опять дедукция? И слышать не хочу! - отмахнулся Фомин и пошагал к себе в горотдел.

«Хоть бы скорее приехали из Москвы специалисты по музейным кражам! - думал он. - Однако каков Кисель! Все-то он знает и понимает! Подозрительно…»

Вернувшись в бывшую швейцарскую, Володя достал из ящика письменного стола свою рукопись и цветную фотографию с портрета Таисии Кубриной. Рядом мысленно поместил выцветший любительский снимок: женщина возле своих приборов посреди иссохшей, потрескавшейся Голодной степи.