Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

– Он хоть русский?

– Какое это имеет значение? Русский, армянин, грузин, нигериец или хохол? Мы же друзей себе не по паспорту и не по пятому пункту выбираем – по тому, что они для нас значат. Хороший какой-нибудь Вася Тютькин человек или так себе, редиска… Наплевать нам на национальность Васи Тютькина!

– Главный критерий в оценке другой, – усмехнулась Вика, перебив Белозерцева, – можно идти с этим человеком в разведку или нельзя?

– Если хочешь – да! Это тоже имеет место.

– Странная у тебя логика. Потными портянками попахивает…

– Ну, знаешь, милая, – Белозерцев вспыхнул, но быстро взял себя в руки. – Представь себе, что есть люди, для которых запах потных портянок – самый желанный на свете… Ну что, встречаемся сегодня с Игорем? Фамилия у него звучная, дворянская, пушкинской поры – Ланин.

– Пушкинская фамилия – не Ланин, а Ларин.

Белозерцев никак не среагировал на эту фразу – слишком мелкий укол.

– Ужинать будем в «Манхэттен-клабе» с голыми девочками и холодным французским шампанским. Как тебе такая программа, Вика? Можем выбрать что-нибудь проще – «Пекин», например…

Белозерцев загадал: если Вика согласится на сегодняшнюю встречу с Ланиным – значит, все будет в порядке, если откажется – дело осложняется и надо будет отрабатывать задний ход. Выжидающе глянул на Вику.

– Я бы предпочла «Пекин».

– Правильно, – поддержал Вику Белозерцев, – «Пекин» – ресторан проверенный, с опробированной кухней. Ку-ухня там ныне – я тебе скажу-у… Поедим копченых червей, супа из медуз, салата из паучьих ножек, холодца из акульих губ…

– Только без этого… – она покрутила в воздухе рукой, подняла пальцы в брезгливом жесте, – без всякой папуасятины, без островного азарта…

Что такое «островной азарт», Белозерцев не знал, но догадывался – в лексиконе утонченной Вики это было что-то новое, – сделал рукой успокаивающее движение и неожиданно задохнулся от наката острого, сиротски слезного чувства; он словно бы очутился сейчас в некой пустоте, изолированный от всего, что составляло его жизнь, – от работы, от дома, от друзей, от Вики – и разговаривал из этой пустоты, и действовал из нее… Он покрутил головой и резко, как-то судрожно прижался в Вике.

20 сентября, среда, 9 час. 25 мин.

Звонок в дверь прозвучал на пять минут раньше назначенного срока, Ирина Белозерцева взглянула на часы и посветлела лицом: ей была приятна нетерпеливость Олега – на крыльях поклонник принесся! Как влюбленный сокол…

Тут же остановила себя: «Какая, к шутам, у соколов может быть любовь? Сокол – жестокая птица, хищник, давит всех кругом». По дороге к двери глянула в зеркало, задержалась на секунду, привычно помяла кожу под глазами, подмигнула сама себе: «А ты молодец, старуха, хорошо выглядишь! Так держать!»

Хотела было спросить из-за двери, кто пришел, либо глянуть в узенькую подслеповатую пупочку глазка – сейчас по Москве бродит полно разбойных азербайджанцев, цыган, чеченцев, прочего люда, все глядят, на кого бы напасть, кого обглодать до костей, обчистить до нитки, где урвать пачку «зеленых» – жизнь пошла, как на фронте, но спрашивать, кто пришел, и тем более заглядывать в глазок Ирина не стала – не хотелось выглядеть перед Олежкой смешной.

Олежка – человек тонкий, наблюдательный, с острым языком, он не преминет сделать в памяти засечку, а потом, в нужный момент, воспользоваться ею. Подначки Олега, хотя и мягкие, задевали ее.

Она решительно открыла одну дверь – старую, которая когда-то в пятидесятых годах была поставлена в квартире, потом открыла вторую – тяжелую, сваренную из стали, с сейфовым замком.

За дверями стоял Олег с большой темной розой на длинной-предлинной ножке.

– Стук-стук-стук, это пришли свои, – сказал он, протягивая розу Ирине, – а если не свои? Ты даже не спрашиваешь, кто звонит в дверь?

– «Я милого узнаю по походке…» Так, кажется, пел один знаменитый бард в Париже?

– Не совсем бард… Это Алеша Дмитриевич, цыган с еврейским паспортом. А если бы вместо меня пришел рэкет?

– Среди белого дня? Рэкет обычно заявляется ночью, – она приняла розу и, как примерная девочка из интеллигентной семьи, сделала книксен. Покраснела – Олежка ей нравился. Впрочем, «нравиться» – состояние недолговечное, скоропортящееся, Ирина это проверила на себе.

Олег все умел делать по-своему, был оригинален – вместо модного двубортного костюма мог надеть художническую парусиновую блузу конца девятнадцатого века, скопированную со знаменитых блуз Константина Коровина и Валентина Серова, а если точнее, то с блузы Эдуарда Мане, подвязаться синим либо ярким клетчатым платком – вылитый гений!

Вполне возможно, что от природы он и был гением – Олежка превосходно рисовал, пытался даже нарисовать обнаженную Ирину, долго уговаривал, но она, дуреха, застеснялась, отбилась от Олега – а могла войти в историю изобразительного искусства. Еще Олег писал стихи и сочинял пьесы, стихи его однажды были опубликованы в журнале «Юность», мог взять гитару и недурно спеть, сочинял серьезную музыку и исполнял ее на фортепиано – в общем, Олежка был творческой личностью.

Ирина потянулась к нему для поцелуя:

– Ну, здравствуй! Как живешь?

– По-разному, – бодро ответил Олежка. – Хотя в основном двояко: либо всенародно, либо вопреки. Либо – либо…

– То есть? – не поняла Ирина.

– В большинстве своем – всенародно, но иногда – вопреки. Выпадают такие счастливые моменты… Как сегодня, например.

– Остро! И ко времени, – произнесла Ирина помягчевшим голосом, взяла Олежку за руку, повела за собой в комнату. – Что будешь пить? Коньяк, смирновскую водку, мартини? Есть лимонный «Абсолют», есть «Абсолют-кюрант» и «абсолют» перечный, есть итальянская дынная водка… Ну и естественно – обещанное «Мозельское» и французское бордовое вино. И мясо, которое надо пожарить.

– В результате – маленький праздник. Люблю праздники!

– Праздник – это истина жизни. А истины, увы, – всегда вечны.

– Ах, какие праздники бывали в нашем прошлом, в нашей молодости, а! – азартно, почти по-детски весело воскликнул Олежка, лицо его расплылось в широкой улыбке. – Какая все-таки шальная, какая беззаботная была пора, а! Умирать стану, при седине, при инфаркте и орденах, при персональной сиделке буду, окруженный многочисленными чадами, поклонницами, поклонниками… кем там еще? – а все молодым, все студентом буду себя чувствовать. Это ведь самая золотая пора жизни – студенческие годы!

– А тебе не хотелось бы быть вечным студентом?

– Да я об этом только и мечтаю! – искренне произнес Олежка. – Хоть сегодня готов снова сесть за парту, стать студентом первого курса, – Олежка споткнулся, помолчал немного и восхищенно произнес: – Какая ты краси-ивая! – он обхватил ее сзади за плечи, остановил на полушаге. – Просто невероятно, какая красивая! Можно я твоего мужа вызову на дуэль?