Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля

Вениамин Варнавин. Никаких доказательств причастности к убийству старухи. Они с Илюшиным с радостью ухватились бы за эту версию, но супруги не покидали Литвиновку. А значит, не было мотива для второго убийства.

«Нет, это объяснение в любом случае не прокатило бы, – думал Бабкин. – Вот узнал мальчик Паша в одном из грабителей своего отца. И что? Из всего, что мы о нем слышали, вытекает лишь одно: он бы порадовался за батю. И за себя заодно».

С Тамарой Варнавиной та же история. К тому же Сергей не мог представить, что должен был сотворить подросток, чтобы мать решилась на убийство.

Людмила Кошелева, мать Вероники и Женьки. Отпечатки в доме Изольды принадлежат ей. Но зачем убивать старуху ради драгоценностей, если ее всю жизнь содержит Давид Дарницкий?

– Стоп! – вслух сказал Сергей.

Минуточку, минуточку…

Он внимательно перечитал показания Давида и Людмилы. На первый взгляд, расхождений не было. А самое главное, не было мотива.

Но что, если Людмила пришла не за драгоценностями?

Бабкин сам нарисовал схему, на которой стрелками пересекались облака с вписанными в них именами: Давид, Софья, Людмила, Изольда.

Старуха, погруженная в судьбу сына глубже, чем в свою собственную – не могла ли она узнать о том, что у Давида есть любовница? Странно, что они с Макаром не подумали об этом раньше. Ее дом, ее святилище, в которое не допускались чужие – никто, кроме сына с женой, – он не мог не хранить отпечатки чужой жизни, коснувшейся краем ее собственной. Запах духов, упавший волос… «Черт возьми, Изольда должна была знать, что в ее дом приводят постороннюю бабу!»

Но тогда… что получается? Если старуха проведала о романе сына, она пришла в ярость. И наверняка пригрозила любовнице, что расскажет обо всем его жене. Давид мог сколь угодно пылко любить свою розовощекую Людмилу, но расставание с семьей для него было смерти подобно. Из таких как Давид получаются плохие мужья, но отцы они прекрасные и ради детей готовы пожертвовать всем. Давид бросил бы любовницу. И Людмила осталась бы без содержания. «Если это не достаточный мотив для убийства, то я баран!»

Бабкин воодушевленно вскочил и шагнул к двери, собираясь изложить Макару свои догадки.

Но возле самого выхода его внезапно осенило. Он вернулся, проверил даты и выругался.

Все дети Давида и Софьи были рождены уже после смерти его матери.

– Черт! – сказал Бабкин. – Черт, черт!

«Я баран».

Если не было детей, Изольде нечем было шантажировать сына. Версия рассыпалась в пыль.

Сергей печально смотрел на ее останки. А как все отлично складывалось! Он ни на секунду не усомнился в том, что именно женщина вроде Людмилы – легкомысленная, поверхностная, убежденная в том, что кузнецы ее счастья и благополучия ходят где-то рядом, – именно такая женщина способна на жестокость. Ее не остановило бы ни родство Изольды с Давидом, ни возраст мальчика.

«Значит, не Людмила. Ладно, кто у нас следующий?»

Ему вспомнилось ялтинское побережье, куда его привезли в детстве. Больше всего мальчика поразила фанерная фигура моряка с овальной дыркой для лица. Он заставил мать сфотографировать его, и до сих пор где-то в завалах хранился пожелтевший бумажный снимок, на котором маленький Сережа сурово глядел из-под матросской бескозырки, причем между его физиономией и фанерой оставался зазор в пол-ладони. Для его маленькой мордочки вырез был велик.

Сергея не оставляло чувство, что он делает то же самое: приставляет живых людей к лекалу убийцы и ждет, кто впишется туда лучше остальных.

Но этот способ ему не нравился. Это был илюшинский метод, а не его.

«Ладно, – вздохнул он, – что у нас с Евгенией Кошелевой?»

Евгения Кошелева украла ценнейший александрит из спальни Изольды. И все, что она делала потом, было подчинено одной идее: вернуть его себе. Она не знала, что камень цел, пока перед смертью Раиса не вспомнила о том, что поменяла Тишке один кулон на другой. Тот, который девочка считала стеклышком, был спрятан в тайнике под подоконником библиотеки, а второй, иконка со святым Николаем, утонул во время купания. Женька начала планомерно обыскивать дом, но не успела: приехала наследница. Женька отыскала тайник, однако ей снова испортили все дело: Алексей Савельев забрал александрит у нее, отдал Тишке, а та надела его на шею.

Поразительно, с какой настойчивостью судьба отбирала этот камень у старшей из сестер Кошелевых. «На ее месте я бы задумался». Закончилось тем, что взбешенная Женя ударила Тишку по голове, но и тут ей не повезло. Алексей Савельев не вовремя вышел из дома – или вовремя, зависит от точки зрения. Бабкин хмыкнул. Впору решить, что александрит хранит новую хозяйку. Сам он, впрочем, в удивительные свойства камней не верил. В стечение обстоятельств – верил. И в непродуманные планы, приводящие к непредвиденным результатам – тоже. Женька все делала неправильно и добилась того, что ей пришлось бежать из дома.

Но старуху она не убивала.

Могла ли она ударить Пашку? Допустим, парень пригрозил, что выдаст ее фокусы деду. Бабкин с Илюшиным так уцепились за скрытые в тени фигуры двух грабителей, что совсем забыли о девчонках. Тишке было все равно, понравится ли она деду, но Женька хотела быть первой. Она бы бросила мать, переехала в Литвиновку, подчинила свою жизнь капризам старика.

Если Пашка собирался ей помешать, ударила бы она его вазой по голове?

«Да, – подумал Сергей. – Она могла. Но если и так, мы об этом никогда не узнаем. Улик нет. А сама Женя не признается даже на смертном одре, это вам не Раиса».

Он вытащил из кипы документов фотографию, сделанную в июне двухтысячного года. Кто же, кто из них? Всего двенадцать человек, а он не может найти среди них убийцу. Ему известен весь тот день буквально по часам, известны отношения, связывающие этих людей… И ничего. Такое ощущение, что не хватает единственного факта, маленького обстоятельства, которое заставит увидеть всю картину под другим углом.

Юрий Савельев. Есть возможность, как и у всех остальных, но нет мотива. Он симпатизировал парню. Таскал его повсюду с собой. Если кому и следовало убивать Пашку, так это Лелику, ревновавшему его к отцу.

Алексей Савельев. Утверждает, что во время убийства следил за Вероникой, и та подтверждает его слова.

«Эдак я сделаю круг и вернусь к тому, что Павла убила Яна Тишко».

Бабкин терпеливо начал все заново. Отдельно – все, что касается убийства старухи, отдельно – собранные факты о гибели Павла Варнавина. Данные по Геннадию Козицкому положил перед собой. «Если у парня был сообщник, то кто он? Кто из этих двенадцати, вернее, десяти – если Тишку и ее мать мы вычеркиваем?»

Тот же путь, и снова бесплодно. Часы показывали двенадцать – он сидел над делом уже три часа. Но Бабкина охватило тихое, спокойное упрямство. Он найдет ответ. Никаких догадок, и к черту озарения! Если не вышло со свидетелями преступления, значит, они найдут сообщника Козицкого иначе.