Маргарет Марон - Дочь бутлегера

— Как-то раз мы мотались по магазинам, а затем вернулись домой, чтобы примерить покупки, определить, что нам подходит, а что надо отвезти обратно. Дженни начала скулить по поводу того, что трудно возвращаться в форму, хотя уже прошло почти три месяца. Только взгляните, грудь у нее по-прежнему остается распухшей, а на талии никак не рассасывается слой жира. «Только посмотрите, только посмотрите!» В конце концов мы с Кей расхохотались, потому что поняли, чего именно добивалась Дженни. «Ой, бедная толстушка!» — сказала Кей, щекоча ее под ребра. Это нас мгновенно завело. Глупо хихикая, мы стали кататься по ковру в одном нижнем белье. Несомненно, Дженни тоже пришла в возбуждение, и…

Лунный свет одел голые плечи Триш в мягкое серебро. Она предоставила мне об остальном догадаться самой.

— В свое время у нас была собака, которая, увидев нас с куском выпечки, тут же начинала клянчить, — сказала я. — Мы с маленькими близнецами страшно переживали, когда ничем не могли ее угостить, а сахар давать было нельзя. Однажды мы сидели на крыльце с пакетом больших горячих пончиков, и один из близнецов бросил пончик мне, но собака подпрыгнула и перехватила его в воздухе и убежала с добычей под дом. Только она раскусила пончик, как сразу же так сильно обожгла рот, что поджав хвост бросилась к миске с водой. Понятно, после этого она на выпечку даже не смотрела.

Триш рассмеялась.

— Да, то же самое произошло и с Дженни. Она стала обзывать нас шлюхами и лесбиянками, пока наконец Кей не повалила ее на кровать и не приказала держать язык за зубами. «Ты сама этого хотела, — сказала Кей. — Ты хотела этого несколько месяцев и хочешь и сейчас, только боишься признаться. Боишься того, что скажут люди, если обо всем узнают. Так вот, ничто не выйдет за пределы этой комнаты. Но, милочка, мы знаем, и ты тоже знаешь!»

— Должно быть, она перепугалась до смерти, — задумчиво произнесла я, вращая в пальцах бокал.

— Как и ваша собака, — согласилась Триш, выливая остатки вина в бокал. — Скуля, она спряталась за юбку сестры и сделала вид, что кроме мужчин ее ничего не интересует. Готова поспорить, целую неделю Джед получал в постели то, о чем раньше не смел и мечтать.

Приближалась полночь. Движение на шоссе почти прекратилось. Вытянув ноги на перила веранды, я спросила:

— Кто ее убил, Триш?

— Знаешь, дорогая, сказать по правде, в свое время я гадала, не сделал ли это кто-либо из женатых мужчин нашего города. Если Дженни вздумалось доказать себе, что в этом отношении у нее все в порядке, она, возможно, пристала к кому-нибудь слишком сильно, а потом — как это произошло со мной и Кей — попыталась пойти на попятную, но только с ним это уже не прошло.

Когда фраза начинается со слов «сказать по правде», я всегда интуитивно настораживаюсь. Так говорят как раз те, кто не хочет говорить всю правду.

— Какой именно женатый мужчина?

— О, черт побери, Дебора, таких мог набраться добрый десяток.

— Назови хотя бы некоторых.

Триш находилась как раз в той стадии подпития, чтобы выполнить мою просьбу. Некоторые фамилии ничего мне не говорили, другие мужчины давно покинули наши места, остальные все без исключения в настоящее время являлись добропорядочными отцами семейств, столпами нашего общества. Пока я мысленно пробегала взглядом по их лицам, Триш осушила остатки вина и добавила еще два имени:

— И, разумеется, нельзя забывать моего тогда еще мужа и Фреда Сондерса.

Несмотря на то, что «Леджер» является старейшей газетой округа, редакция размещается в современном здании — небольшом кубе, поставленном под углом к улице по соседству с бывшим табачным складом, где сейчас по выходным устраивается блошиный рынок. Внутри помещения отделаны кедровыми досками, покрытыми зеленовато-серой морилкой. Временами, особенно в разгар лета, здание почти полностью утопает в окружающих его березах и елях. Иллюзию еще больше усиливает фасад из стекла, за которым находится внутренний садик из небольших лиственных деревьев, которые летом дают тенистую прохладу, а зимой пропускают скупые лучи солнца.

В наши дни все тащатся от величественных старинных особняков, но я выросла в одном из них и уверяю вас, что такую домину нельзя протопить зимой и проветрить летом, а мыть в ней полы и протирать пыль хуже каторги. Если я когда-нибудь соберусь построить себе дом, я стащу чертежи у Линси Томаса.

Когда я ровно в половине девятого подъехала к редакции «Леджера», Лютер Паркер как раз выходил из машины. Газета подписывается в печать в одиннадцать часов дня в пятницу, и нам хотелось, чтобы Линси успел вставить в номер наше совместное заявление.

Лютер открыл входную дверь, пропуская меня вперед. Секретарша растерянно посмотрела на зажатую в руке телефонную трубку.

— Мисс Нотт! Я как раз звонила вам. Мистер Томас надеялся… — Она щелкнула клавишей внутренней связи. — Мистер Томас! Мисс Нотт сама только что пришла к нам в редакцию.

Почти сразу же в дверях своего кабинета в правом углу внутреннего дворика появился Линси Томас, высокорослый поджарый мужчина лет сорока с небольшим, с большой залысиной на лбу, гордый обладатель самых отвратительных в мире усов. Говорить он научился, ковыляя на слабых детских ножках за своей бабушкой по типографии, и его голос с тех пор так и не вернулся к нормальной громкости.

— Дебора! — воскликнул Линси, и его большущие карие глаза радостно сверкнули за блестящими стеклами очков без оправы. Он жестом пригласил нас скорее пройти к нему в кабинет. — Ты прямо прочитала мои мысли. Мистер Паркер, я Линси Томас. Мы с вами встречались на завтраке у Харви Ганта в прошлом месяце.

Он решительно сунул руку растерявшемуся Лютеру Паркеру. Тот пробормотал: «Да, конечно», судя по всему, не подозревая, что перед ним единственный в своем роде редактор газеты, который искренне не надеется на то, что люди запомнят его фамилию, громогласный голос и буйные усы.

Линси провел нас в свой кабинет. Половиной одной стены является здесь окно от потолка до пола, выходившее прямо на внутренний дворик. К несчастью, умиротворяющий эффект сводится на нет горами книг и газет, высящихся на всех горизонтальных поверхностях и даже на полу вдоль плинтусов.

— Я хочу знать, чей скруфулезный сфинктер исторг этот лживый кусок фекалий?

(Никто и никогда не слышал, чтобы Линси Томас употреблял бранные слова, но это определенно не означает, что его разум девственно чист. Вероятно, он выучил сотни синонимов от той самой бабушки, которая написала некролог на смерть моего деда.)

— Мы пришли как раз для того, чтобы это обсудить, — сказала я, убирая стопку книг с ближайшего кресла и усаживаясь в него. — Я не имею понятия, кто разослал эту грязь от моего имени.