Николай Зорин - Реквием Сальери

Господи! Ну, когда же это закончится? Какой все-таки занудный тип! Его голос впивается в мозг, совершенно не дает сосредоточиться. А я не имею права простаивать, мне нужно все записать… Почти не слушая его дальнейших вопросов, по инерции отвечаю: соглашаюсь, отрицаю, стараясь не потерять нить своей мысли: защитная оболочка, в которой пребывают клетки мозга, разрушается под воздействием неовитацеребрина… Новая жизнь мозга? Все правильно. Мне нужно срочно записать формулу, но этот ужасный тип…

– Из компьютера исчезли все данные о вашей регистрации, – говорит тем временем Виктор. – Вам не кажется это странным? Все выглядит так, будто вас вовсе не было в той гостинице.

Ну, вот! Первая разумная мысль! А он не такой дурак, этот частный детектив. Кое-что в состоянии понять. Не обязательно быть в том или ином месте, чтобы память сохранила воспоминания о нем.

Но проблеск разума у детектива оказался кратковременным. Он тут же свернул на кривую обывательской реальности, испугавшись истины, которая даже не открылась, а только блеснула перед ним. Снова завел свою волынку о Мартиросянах, Синих Горах и неизвестной мне Полине Лавровой, размеренно, нудно перечисляя совершенные мной ошибки. И я совсем уж было перестал его слушать, но тут произошло настоящее чудо.

– Вы отправляетесь в Синие Горы, – все тем же нудным голосом, не предчувствуя открытия, проговорил Виктор, – поселяетесь в той же гостинице, в том же номере… То есть полностью повторяете путь Альберта Мартиросяна, который, судя по всему, погиб при очень сомнительных…

– Подождите! – не выдержав, перебил я, испугавшись, что мысль потеряется в потоке его многословия. – Помолчите минутку!

Погиб! Вот ключевое слово! Альберт Мартиросян погиб! Вот, значит, чем все объясняется. Голос, диктующий мне, этот голос с армянским акцентом – принадлежит ему. Человек погиб, не закончив работу, важную для него и… возможно, важную для всех. Это та самая, ценная информация, которую мозг сохраняет и стремится передать. Так вот оно что! Получается, если человек внезапно умирает, не закончив своей миссии, его мозг передает свои сведенья другому мозгу. Работа, если она действительно ценная, должна быть завершена. В любом случае! Это происходит! Все те люди…

Все следовало срочно записать. Голос, диктующий мысли, голос Альберта Мартиросяна, на время умолк, предоставляя возможность и мне подумать, сделать собственные выводы. Мертвые гуманнее нас, живых, им неведомо честолюбие. Чистый дух, не то что мы… Я бросил нетерпеливый взгляд на Виктора. Я был ему благодарен, но сейчас он снова до невозможности мешал. Ну, почему он никак не уходит, не желает понять?..

Я решительно выдвинул клавиатуру и, стараясь больше не обращать внимания на его присутствие, погрузился в работу.

Когда Полина, наконец, поняла, в чем причина ее раздражения и обиды на Виктора, то в первый момент с негодованием отбросила такое простое, но совершенно невозможное объяснение. Ревность. Да нет, она не способна на это мелкое, пошловатое чувство. Их отношения с Виктором всегда строились совершенно на другом – никакой ревности по определению возникнуть ни у него, ни у нее не могло. Ну, причем здесь ревность, когда они просто друзья, коллеги, практически родственники, да кто угодно, но только не те, между кем может возникнуть подобное чувство? И если бы не эта идиотская ситуация с цветами, не это недоразумение… И длилось-то оно всего ничего. Уже в следующую минуту Полина поняла, что цветы Виктор купил не ей, а для того чтобы положить на могилу, но это мгновение непонимания все перевернуло: впервые в жизни она посмотрела на своего друга и делового партнера с другой стороны, представила… Да глупости она представила! Не может быть у них никаких романтических отношений! Пусть катится в этот чертов Нальчик! Нет ей до него никакого дела!

Снова разозлившись, Полина вскочила, выбежала из кухни, громко хлопнула дверью, будто Виктор был все еще там, и нервно заходила по комнате.

Нальчик. Она даже не сразу вспомнила. Но слово царапнуло. А потом он повторил раз сто: Нальчик, Нальчик, я улетаю в Нальчик. Скатертью дорога! Но даже после ухода Виктора она не могла понять, что же ее так сильно раздражает. И только теперь… Ну, нет, никакая это не ревность! Просто нечестно с его стороны так с ней поступать, прикрываться работой, мог бы прямо сказать… Неужели бы Полина не поняла? Молодой, здоровый мужчина, давно пора налаживать личную жизнь. Сколько можно пребывать в няньках?

Кстати, нянчиться с ней она его вовсе и не просила! Это он сам, добровольно, подвязался на эту должность.

Разозлившись еще сильнее, хотя казалось, это уже невозможно, Полина резко развернулась, но, не вписавшись в поворот, налетела на маленький столик, на котором стояли цветы. Те самые цветы, которые ей подарил Виктор. Ваза качнулась и едва не упала.

– Да он издевается, что ли? – чуть не плача от ярости, вскрикнула Полина, выхватила из вазы хризантемы, переломила их пополам, бросилась на кухню и выкинула в ведро.

На минуту стало легче. Она села за стол – опять на место Виктора, – допила остывший кофе. Тогда они тоже пили холодный кофе. Потому что стояла жуткая жара.

Это было два года назад, в той, прежней, зрячей жизни. Виктор внезапно зашел поздно вечером, она уже собиралась ложиться спать, взбудораженный, восторженно-трагичный.

– Представляешь, я сегодня встретил свою студенческую любовь, – поведал он, как только они уселись за столом на кухне.

Полина удивилась и совершенно искренне, и оттого бестактно, спросила:

– А ты был когда-то влюблен?

– Еще как был! – немного обидевшись, ответил Виктор. – Я даже чуть не женился в конце пятого курса. На девушке с глазами трогательной газели. – Он грустно улыбнулся, и тогда Полина предложила ему холодного кофе. Наверное, и в тот вечер ее что-то задело, хотя, конечно, ни о какой ревности речи не шло. – Иришка напоминала олененка, грациозная, тоненькая, подвижная, легкая, прекрасные трогательные глаза…

– Я что-то не поняла, – прервала его Полина, – кого она напоминала: газель или оленя? Вообще-то это разные животные.

– Не придирайся к словам, – не заметив иронии, отмахнулся Виктор и продолжил свои излияния. Он многое в тот вечер поведал Полине о своей первой любви.

Первой и единственной, прибавила Полина и, снова рассердившись, отодвинула от себя опустевшую чашку.

Они просидели тогда всю ночь. Виктор, поглощая литрами холодный кофе, рассказывал ей о своей возлюбленной. Как они познакомились, как он первый раз пригласил ее в кино, как, узнав, что она панически боится воды, подарил абонемент в бассейн и потом целый месяц учил плавать. Как на все экзамены они заходили в аудиторию вместе, как… Рассказам, казалось, не будет конца. Он все говорил и говорил, пока Полина не прервала его излияния простым вопросом – в нем не было ни злорадства, ни ревности.