Марина Серова - Бес в ребро

Работники ресторана отнеслись к происшествию философски: потеряв богатого клиента, они не стали вымещать на нас досаду, а просто постарались с нас побольше содрать.

Когда я усадила Овалова обратно за столик и попыталась с помощью салфеток остановить кровотечение, к нам подошел официант и с глубочайшей скорбью провозгласил:

— Мадам! Ваш счет!

Я взглянула. От итоговой цифры закружилась голова. Но официант знал, что я не стану ее оспаривать. Получив деньги, он слегка поклонился и деликатно попросил:

— Постарайтесь не задерживаться, мадам!

Мы и не собирались задерживаться. Задержал нас конопатый доброволец, который вдруг плюхнулся за наш столик, размахивая руками и хохоча. Полученный от Овалова пинок, оказывается, здорово взбодрил его, поднял настроение и дал ту полноту ощущений, которой ему так не хватало в этом чопорном заведении.

— Ну, ты молоток! — сказал он Овалову и, с восхищением посмотрев на меня, добавил: — И баба у тебя — класс! Слушай, а давай выпьем! За встречу!

И он тут же привел свое намерение в исполнение, схватив со стола бокал, в котором плескался не выпитый Оваловым херес. Он осушил его одним махом, до дна. Затем он на мгновение застыл и побледнел. Глаза у него вдруг сделались белыми и незрячими. В руке хрустнул и рассыпался бокал. И тут же конопатый страшно захрипел и упал лицом на стол.

Какая-то женщина истерически закричала. Компания конопатого повскакала с мест и окружила его бездыханное тело. Кто-то потребовал врача. Но с первого взгляда было ясно, что врач здесь уже не нужен.

Я посмотрела на Овалова и поразилась происходящей с ним перемене. Он стремительно трезвел. Лицо его тоже побледнело и покрылось каплями холодного пота. В глазах мелькнул нечеловеческий ужас.

— Они здесь! — простонал он, хватаясь рукой за горло. — Господи, они уже здесь!

— Кто они? — поинтересовалась я.

Овалов взглянул на меня, не узнавая.

— Прочь отсюда! — пробормотал он и, пошатнувшись, встал.

У него был такой вид, что никто не пытался нас задержать. Мы покинули ресторан и вышли на проспект. Овалов был в панике. Его трясло.

— Объясни же, наконец, что происходит! — потребовала я.

Он взглянул на меня со смертельной тоской.

— Они все-таки нашли меня, — горько сказал он. — Я погиб.

— Да кто это «они»? — спросила я. — Твоя наркомафия, что ли?

Он обреченно махнул рукой.

— Какая наркомафия! Это все были цветочки… Слушай, нам надо немедленно скрыться!

— Ну, пошли, — сказала я. — У меня за углом машина.

Мы вернулись во двор, где стоял «Фольксваген». Овалов беспрестанно озирался. Сев в машину, он потребовал:

— Верни мне револьвер!

Я завела мотор и, медленно выезжая со двора, спросила:

— Ты будешь стрелять прямо сейчас? Или подождешь, пока мы выберемся на более людное место?

Он посмотрел на меня бессмысленным взором и в отчаянии закрыл лицо руками. Мы выехали на проезжую часть и свернули направо. Я посмотрела в зеркало заднего вида и вздрогнула. Нас уже пасли. Они даже и не скрывали этого — двое мужчин в «УАЗе» последней модели, сверкающем малиновым лаком. Номера на «УАЗе» были московские. Мужчин я видела в ресторане — у меня профессиональная память на лица, — они сидели недалеко от Овалова и абсолютно ничем не выделялись из общей массы. Заурядные спокойные лица, сдержанные манеры.

Я попыталась вспомнить, подходил ли кто из них к оваловскому столику, но ничего определенного в памяти не отложилось — я была слишком сосредоточена в тот момент на своем подопечном.

Мы свернули на одном перекрестке, на другом — бесполезно. «УАЗ» следовал за нами как приклеенный.

— Кто эти люди? — спросила я.

Овалов отнял ладони от лица и посмотрел на меня. На физиономии у него были написаны безысходность и раскаяние.

— Я должен признаться, — мрачно проговорил он, — что поступил с тобой исключительно подло. Я втянул тебя в грязную историю… — он помолчал и добавил с тоской: — Ну, откуда мне было знать, что можно влюбиться в собственного телохранителя?!

— Знаешь что, — сказала я, озабоченно поглядывая назад, — лирическая часть у нас с тобой уже закончилась. Не бей себя в грудь. Рассказывай. Я подозреваю, что у нас совсем мало времени.

— Это началось давным-давно, — сказал Овалов. — После короткого триумфа у меня пошла черная полоса. Я вдруг стал никому не нужен. Мне не предлагали ролей, обо мне никто не писал. Все валилось из рук. Меня, уже привыкшего сорить деньгами и ловить на себе обожающие взгляды женщин, в открытую стали называть неудачником. Я обиделся на весь свет и, разумеется, запил. За мной потянулись долги, скандалы и неприятности с властями. Не знаю, имела ли власть отношение к моим неприятностям, но тогда мне казалось, что дело обстоит именно так, и я крыл наш государственный строй на чем свет стоит. В конце концов мне дали возможность уехать на Запад. Как ни странно, но там я взял себя в руки, и поначалу мне даже удалось кое-чего добиться. Но, видно, мне на роду написано… В общем, я влип в неприятную историю, и мне грозил американский суд и, в лучшем случае, высылка из страны. Я был в панике. И тогда ко мне неожиданно явилась фея. Фея говорила по-русски, имела два метра росту, пшеничные усы и служила в наших родимых органах.

Мне была предложена серьезная поддержка в обмен на некоторые услуги. У меня не было выхода, и я легко согласился. А через полгода я уже так увяз в этой паутине, что оставил всякие надежды выбраться из нее.

Так продолжалось до перестройки. Потом началась вся эта неразбериха, пертурбации, весь это джаз, одним словом, и обо мне как будто забыли. Но в один прекрасный день за мной пришли и увезли на родину.

Я не стану излагать тебе подробности. Многознание умножает печали, не так ли? В наше смутное время все перемешалось. Кто есть кто — об этом лучше не думать. Короче, я работал на ребят, у которых были повадки разведчиков, а интересы… Интересы сейчас, по-моему, у всех схожи — доллары и власть. Единственное, что я чувствовал отчетливо — что работаю уже не на государственную машину. Или не совсем на нее. Мои работодатели, видимо, тоже не сразу нашли свою нишу после перестройки. Не сразу, но нашли. А я был при них чем-то вроде подсадной утки.

Знаешь, как это бывает… типаж… есть актеры, которые всю жизнь играют директоров, генералов. Им и в обыденной жизни хочется отдать честь… стереотип… Вот и я работал стереотипом. Открытый взгляд, белозубая улыбка, крепкое рукопожатие, обаятельный деловой мужчина… Под этой маской мне удавалось по липовым документам заключать самые невероятные сделки, иной раз многомиллионные. Потом все, конечно, лопалось как мыльный пузырь. Ищи ветра в поле! С такими гастролями я объездил пол-Европы. Под солидным прикрытием, конечно. Но все равно такая игра не может продолжаться бесконечно. Я выработался. Моя физиономия примелькалась. По-моему, мной заинтересовался Интерпол. Последнее, что мне удалось — я вовремя почуял запах жареного и смылся. Но, как видишь, удачи на этом закончились.