Марина Серова - Осколки любимого сердца

— Тело нашел Митя? — спросила я.

— Да… Он вбежал в лес, пометался, выкликая брата, и вдруг наткнулся на него. Мальчик был еще жив, но говорить ничего не мог, только слабо шевелил губами. Митя пытался поднять его и отнести домой — но много ли сил у двенадцатилетнего ребенка? Тогда он кинулся обратно в дом, разбудил родителей. На это понадобилось не больше пяти-шести минут, но, когда Литвиновы склонились над истекающим кровью сыном, все было уже кончено.

— Галина! Но я опять же не вижу в этой, безусловно, печальной и трагической истории ничего сверхъестественного! Ребенок забавлялся случайно найденным пистолетом, и поскольку он не умел обращаться с оружием — то и нанес сам себе смертельную рану! Ужасно, горько, печально, но… при чем же здесь самоубийство?

— Многие после того, как стало известно о смерти мальчика, думали так. Но все они ошибались. Ведь мальчик оставил предсмертную записку.

— Как?

— Да. Только когда ее обнаружили, близкие Игорю люди, в том числе и я, вспомнили о том, что мальчик в последнее время вел себя очень странно. Он часто задумывался, грустил. Заговаривал о смерти, спрашивал у взрослых, что бывает с душой человека, когда она, как это принято говорить, «отлетает от тела». И наконец, в комнате у него нашли много странных брошюр с размышлениями о смерти, любви, жизни и способах ухода из нее.

— А записка? Что говорилось в записке?!

— Она не оставляла сомнений. «Прости. Не грусти. Не беспокойся. Я должен быть один и подумать о том, попаду ли я в рай» .

— Странный текст.

— Да, очень. Но только если не знать, как он расшифровывается.

— И как же?

— «Попадете ли вы в рай?» — так называется одна из глав в той самой брошюре «Новой жатвы», которой зачитывался Игорь.

Галина Сабежникова смотрела на меня с болью. Я знала, что воспоминания о любимом племяннике, всколыхнувшись со дна ее души, теперь долго не отпустят женщину. Да, своими вопросами я снова отбросила ее туда, в тот кошмар…

Но я должна была знать правду.

— Скажите… — она спросила очень осторожно, в тайной надежде на чудо, — скажите, а Игорька и того, второго мальчика… Вадика… их действительно убили эти… из «Новой жатвы»?

— Нет.

Я сказала это очень твердо, а затем, глянув в затуманенные болью серые глаза, повторила еще тверже:

— Нет!

— Но как же…

— Мне кажется, кое-что я уже могу объяснить вам. Вадик Панин в действительности просто захотел напугать отца, чтобы наказать его. Но поскользнулся, не удержался — и тем самым погубил себя… ведь подростки редко когда всерьез думают о самоубийстве! Они вообще не знают, что такое смерть, где-то в глубине души все эти вспыльчивые мальчики и девочки таят надежду на то, что они умрут как-нибудь «понарошку», просто так, чтобы понаблюдать, как плачут и раскаиваются обидевшие их взрослые.

— А Игоречек?

— С Игорем… с Игорем все гораздо сложнее и трагичнее. Я думаю… Я даже уверена, что его убил собственный брат.

— Да вы что, Женя?!

— Не специально, конечно. Скорее всего, было так: мальчик увидел, что брата нет на месте, бросился следом, догнал в лесу, накинулся и стал упрекать за то, что тот ушел с пистолетом один, не взял его пострелять, как договаривались… Возможно, что Игорь вспылил в ответ, и, может быть, между мальчиками завязалась нешуточная потасовка, Митя пытался отобрать у брата-«предателя» пистолет, нечаянно нажав на курок, тот был снят с предохранителя, и прозвучал выстрел. Нелепая, трагическая случайность заключается в том, что выстрел пробил именно ту, главную, артерию на ноге. Но, согласитесь, ни один нормальный человек не станет кончать с собой таким странным способом. Стреляют обычно в голову или сердце, но никак не в ногу. А Митя был ниже брата чуть ли не на полторы головы. Вот почему я думаю, что выстрел мог принадлежать именно ему.

Некоторое время Галина смотрела на меня, не в силах вымолвить ни слова. А потом подняла руки к вискам и сказала тихим, дрожащим голосом:

— Господи! Господи! Если это так, то на душе у мальчика лежит непосильный груз…

— Будем надеяться, что им Митя все же поделился со своими родителями, — сказала я как можно ласковее. — Мне кажется, что именно так все и случилось, и на семейном совете было принято непростое решение представить все именно как самоубийство, чтобы не портить младшему сыну биографию и не ранить больше и без того пострадавшую психику.

— Но записка! Предсмертная записка Игоря!

— А что записка? «Прости. Не грусти. Не беспокойся. Я должен быть один и подумать о том, попаду ли я в рай» . Разве есть в ней упоминание о том, что мальчик хочет покончить с собой? Нет, Игорь просто объясняет брату, что хочет побыть один. Не забудьте — ведь у него недавно умер друг. Побродить одному по ночному лесу, подумать о жизни и о себе — естественная реакция в этом случае. Пусть даже и с пистолетом. Ведь Игорь все-таки был всего-навсего мальчик.

— Но незадолго до смерти Игоречек приходил к этим… к могильщикам и взял у них литературу…

— Да, у Игоря Литвинова и в самом деле была кое-какая литература об этой секте. Может быть, какие-то тезисы в ней потрясли его, и он хотел их обдумать… может быть. Правды нам уже никогда не узнать.

Итак, я вернулась домой.

То есть к клиенту.

Было над чем подумать. Даже Фаина, которая хотела (это было видно по ее лицу) задать мне несколько вопросов, поняла, что я вовсе не расположена к разговорам, и, проводив меня в библиотеку, тихо прикрыла дверь, не произнеся ни единого звука. Я заметила это, хотя и сделала вид, что погружена в себя и не вижу происходящего вокруг.

Мне было над чем подумать.

Думала я долго. Может быть, часа два или даже три — по крайней мере, очнулась я от щелчка дверного замка, что послышался к коридоре. Это вернулся домой клиент. На правах подруги жизни я поспешила в коридор, чтобы его встретить.

— Милый! Наконец-то! — Несмотря на то что за нами, казалось бы, некому было подсматривать, я нежно схватила слегка оробевшего Ильинского за уши и троекратно расцеловала. — Что ж ты так долго? Твой пусик скуча-ал…

— Дела, Женечка, все дела, — пробормотал Ильинский. Подумав, он довольно уверенно положил руку мне на талию и притянул к себе.

— Чем пусик занимался все это время?

— Думал о тебе, котик… и слушал всякие страшные истории. Ты знаешь, твою медсестру надо бы уволить. Из-за нее мне будут сниться сегодня всякие ужасы!

— Если ты захочешь, дорогая, то сегодня ночью у тебя просто не хватит времени на просмотр снов вообще, а кошмарных в частности, — шепнул Ильинский мне в ушко. Рука его скользнула дальше и со змеиным коварством вознамерилась было погладить меня пониже спины.