Марина Серова - Наглость – второе счастье

Нет, сегодня абсолютно все вокруг пытается испортить мне настроение! Тетушка Мила, ненормальный клиент, промозглая погода, мерзкое воронье и кондуктор в трамвае каким-то непостижимым для меня образом вступили в бредовый альянс, озабоченный решением одной-единственной задачи — довести меня до нервного срыва!

Ох, праздновать бы им победу, кабы не моя особая подготовка, полученная в Ворошиловском институте! Теперь даже письмо от отца, употребленное натощак, не заставит меня сломаться и начать нервничать.

А так хорошо начиналось это утро!..

Разбудил меня телефонный звонок. Подобный ритуал настолько прочно вошел в мою жизнь, что стал уже просто обязательным условием пробуждения и неизменным атрибутом моего быта, как блиноподобный бубен в арсенале якутского шамана.

Не открывая глаз, я сдернула с рычага трубку, едва не уронив при этом аппарат с тумбочки на пол. Конечно, можно было бы сначала попытаться проснуться, а после уже отвечать на телефонный звонок, но в таком случае возникает неизменное противоречие — здоровье тетушки Милы или мой спокойный сон!

Мы обе засиделись вчера допоздна. Она, читая Картера Брауна, а я — просматривая «48 часов» с бесподобным Эдди Мерфи. Так что придумать в это утро что-либо более неуместное, чем ранний звонок, было попросту невозможно. Разве что — землетрясение!

Естественно, просыпаться ни мне, ни тетушке Миле не хотелось, но делать это все же пришлось. Причем мне! Потому как мне еще не семьдесят лет. И слава богу!

— Слушаю вас! — пробормотала я в трубку сонным голосом. Сказала и засомневалась — а действительно ли я слушаю?

— Доброе утро! — произнес в ответ на мою реплику мягкий, обезличенный голос. — Я хотел бы поговорить с Евгенией Максимовной Охотниковой.

— Могу вас поздравить! — буркнула я не очень вежливо. Пусть знает, что будить меня очень опасно и даже весьма вредно для собственного здоровья. — Ваше желание близко к осуществлению!

Голос в трубке вежливо рассмеялся. Причем получилось это у него настолько естественно, словно мы были знакомы тысячу лет, так что он успел уже привыкнуть к моим чудачествам.

— Очень рад! — отозвался все тот же мягкий голос, только на сей раз я просто наяву увидела, как он лучится искорками счастливого смеха. — Позвольте представиться: Смирнов Михаил Иванович. Можно и проще — Михаил!

— Представиться я вам, несомненно, позволю. — Ох, господи, и что я на ночь телефон не отключаю! — А вот насчет того, можно или нельзя, мы еще подумаем!

— Да, Евгения Максимовна, видимо, вам очень тяжело бывает просыпаться по утрам! — вновь рассмеялся в трубке голос, то бишь Михаил. — Если хотите, я могу перезвонить позже. Дико извиняюсь, но я даже подумать не мог, что в половине одиннадцатого вы еще будете спать…

— Да нет, что вы! Если у вас ко мне дело, то смело можете излагать суть. Я уже проснулась! — Хотелось бы, чтобы это было правдой!

— Спасибо! — поблагодарил меня Смирнов. Ну не человек, а просто кладезь обходительности! — У меня для вас действительно есть предложение. Дело в том, что мне нужен телохранитель!..

В общем, подобного рода беседа продолжалась еще некоторое время. Суть ее свелась к договоренности о встрече. Я уведомила Смирнова о своей цене, а он назначил время — час дня. Раньше бы все равно он меня не дождался!

Спать я теперь уже не могла, потому как сон (а особенно мой) — птица чуткая. Спугнуть ее легко, а вот приманить обратно без димедрола не получится! Я села на кровати и посмотрела в окно — что нам подарит сегодня природа?

А природа дарила нам весну! Ласковое яркое солнце заливало столицу Поволжья жаркими лучами, стараясь наголову разгромить остатки армий и без того панически отступающей по всем фронтам зимы.

На календаре первое марта. Весна официально вступала в свои права, хотя исподтишка, партизанскими налетами, колошматила зиму уже почти полторы недели! Сугробы на улицах города просели, растеклись звонкими ручьями, приобретя некий бесподобный цвет, который соцреализм мог бы окрестить как «кожа шахтера на пути из лавы в душ»!

В общем, весна прибирала город к своим рукам, помогая работникам коммунальных служб очищать город от слежавшихся сугробов. Коммунальники тоже старались изо всех сил, стремясь спасти улицы от паводковых разливов. Они вывозили снег за город, а по срезам на сугробах, оставляемым нам на всеобщее обозрение ковшами экскаваторов, можно было, как по кольцам деревьев, определить, сколько за эту зиму прошло оттепелей и снегопадов.

В общем, март, весна, солнце! Погода на улице стоит чудесная, и остается лишь радоваться этому. Что я и делала!

Пока любовалась грязно-весенним пейзажем, проснулась тетя Мила. Следуя своей давней привычке, не позавтракав, она прошаркала тапочками без задников за дверь, торопясь вынуть утреннюю почту.

Некоторое время назад тетушка Мила пристрастилась выписывать свои любимые детективы почтой. Вот и сейчас целью ее прогулки было одно — заглянуть в ящик, нет ли новых извещений на очередную бандероль. Впрочем, думаю, что этот обычай скоро будет нарушен. Все дело в том (как жаловалась мне тетушка), что в последнее время ей стали присылать те экземпляры книг, которые однажды уже она получала.

Видимо, в тех фирмах, куда делала заказы тетя Мила, порадовались ее активности и решили, что она выкупит все, что бы ни прислали ей по почте! Жаль будет их разочаровывать!

Я не успела еще и одеться, как случилось нечто, нарушившее весь привычный распорядок дня, — тетушка Мила, войдя с лестничной клетки, прошла не к себе, а прямо в мою комнату! Причем вид у нее был столь торжественный, что мне стоило некоторых трудов суметь захлопнуть отвалившуюся от удивления челюсть.

— Это тебе, Женечка! — проговорила она, счастливо улыбаясь, и протянула почтовый конверт.

Пока я удивленно взирала на тетушку, неизвестное почтовое отправление перекочевало мне в руки. Мила тут же удалилась с чувством исполненного долга, и мне ничего не оставалось более, как полюбопытствовать об имени отправителя.

Письмо было от отца!

Я держала в руках истрепанный за долгое путешествие конверт, не решаясь его вскрыть. Воспоминания, в последнее время казавшиеся мне столь далекими, вдруг нахлынули с новой силой. Мутная волна почти забытой боли вновь всколыхнула душу. Я держала конверт в руках, стоя посреди комнаты, а память зашвырнула меня в ту незабываемую ночь после похорон мамы, что навсегда изменила мою жизнь.

Письмо я прочитала. Приобретенная в Ворошиловском институте привычка к трезвому анализу не оставила меня даже в такой ситуации. Я словно раздвоилась, и одна моя половина задыхалась от боли, а другая абсолютно безучастно обрабатывала информацию, сортируя и раскладывая ее по полочкам.