Саймон Тойн - Соломон Крид. Искупление

Я подождал полной луны, надеясь ускользнуть ночью, чтобы избегнуть дневного жара и всех могущих наблюдать за фортом. Я проводил время, перечитывая помеченное в Библии, глядя на юг, на безбрежную пустоту за палисадом, хотя и не знал, что именно ожидаю там увидеть. Единственным моим ориентиром – если его можно назвать так – был маленький рисунок, сделанный священником на последней странице Библии: скрещенные сабли и стрела, указывающая на юг. Рядом стих из Второзакония:

Он нашел его в пустыне, в степи печальной и дикой, ограждал его, смотрел за ним, хранил его, как зеницу ока Своего.

Я посчитал сабли символом форта, ведь скрещенные клинки – эмблема кавалерии. Остальное будет проверкой моей веры. Или безумия.

Я выехал вскоре после полуночи первого дня нового месяца – в начале Дня дураков. Подходящий день для глупейшего начинания. Ночной холод силой не уступал дневному жару; я завернулся в одеяла, храня тепло. Вьючный мул вез все мои припасы, за исключением креста и Библии. Их нес я, ибо они были моим компасом и путеводителем и, как я верил, защитой от поджидающего меня зла.

За моим выходом наблюдала группка старателей. Они сидели на корточках вблизи будки часового вокруг костерка, разожженного, чтобы отогнать стужу и темноту, а также осветить землю в том месте, куда падали игральные кости. Старатели пили, передавая фляжку с виски друг другу, и проигрывали состояния, которые еще только предстояло найти. В мерцающих отсветах пламени их лица казались гротескными – словно ожили соборные горгульи. Вид их, сгрудившихся у огня, пробудил во мне стылую дрожь, еще горше той, какую посылала природа.

– Поехал наш исусик! – крикнул старатель, пока я ждал открытия ворот, указывая на распятие, заброшенное за мою спину на манер того, как люди носят винтовку.

Я узнал голос. Шотландец Гарви, из приехавших со мною. Человек, пьяным любивший компанию, а трезвым – одиночество. Сейчас он чувствовал себя королем среди забулдыг.

– Эй, проповедник, ты не найдешь там Бога, – бухнул он, а остальные залились смехом. – Там только демоны, ад и проклятие.

Я ушел под смех в спину, ощущая, как на нее давит крест, прижимая к груди Библию, дрожа гораздо сильнее, чем если бы от простого пустынного холода.

Картой, проданной мне сержантом Лионсом, я воспользовался на второй неделе путешествия, потратив большую часть припасов. Направления на карте были лишь приблизительные, расстояния указаны не в милях, но в днях пути, но часть меток узнаваемо соответствовала местности вокруг. Я ехал вдоль невысокого горного хребта, уходящего на юг и будто выпирающего из-под иссохшей кожи пустыни. На карте значились два высоких пика и бегущая меж ними река, протекающая близ рощи, где крест обозначал колодец. Я уже видел два пика и уверенно направился к ним.

Спустя несколько часов я отыскал сухое русло реки со следами повозки. Русло вело вверх, к пикам. Туда, куда направлялся и я. Следы были свежими, острые их края еще не затупил ветер, несущий песок, наждаком обдирающий землю. И глубокими, хотя земля спеклась и затвердела. Значит, очень тяжело груженный фургон. Скорее всего, он прошел здесь за день до меня, а может, и меньше, и я обрадовался перспективе повстречать человека среди безжизненной глухомани. Я направил мула между следами колес, вдохновленный даже столь малым проявлением порядка – тропой, созданной человеком среди хаоса природы.

И по нарушению этого порядка понял, что фургон начал вилять. Поначалу слегка, но затем все более и более. Внутри широкого плоского русла управлять фургоном нетрудно, но след петлял, будто приходилось огибать препятствия, уже исчезнувшие либо невидимые для меня.

Следуя около часа за все более хаотично движущимся фургоном, я заметил впереди, в колее, любопытный объект: хорошо сделанная, выкрашенная в белый цвет птичья клетка. Похожие обычно висят в приемных дорогих отелей или в дальнем конце бара самых экзотичных городских салунов. Клетка, помятая при падении, лежала на боку. Птиц внутри нет, лишь пух пристал к шарнирам распахнутой дверцы.

Странная вещь для старателя. Я заключил, что хозяин фургона путешествовал не в одиночестве. Представил, что клетка принадлежит его жене, а старатель согласился с ее желанием взять с собой хоть толику комфорта и напоминание об оставленном доме. Наверное, повороты фургона ослабили крепление и клетка упала, незамеченная. Проезжая мимо, я нагнулся. Мой мул был невелик, и я сумел поднять клетку, не останавливаясь. Приятно вернуть клетку владельцу, догнав фургон. Мне представилась радость того, кто ценил ее в достаточной мере, чтобы взять с собой в пустыню.

Но осуществиться этой радости было не суждено. Ибо клетка оказалась не единственным, что я отыскал на пути.

– Алло? – произнес кто-то по-английски с отчетливым акцентом.

Малкэй стиснул телефон так, что в корпусе хрустнуло:

– Я хочу говорить с отцом!

Пауза. Шум – телефон передают из рук в руки. В номере мотеля висит смешанный с пылью и плесенью металлический запах крови. Малкэй сильно вспотел, телефон в руке стал скользким и мокрым.

– Эй, Мики, что тут за хрень? – спросил папа.

В его голосе ощущались перегар и злость – но и страх. В трубке раздавалось эхо. Отец говорил при включенной громкой связи, чтобы слышала вся команда. Такие же типы с метками убийств на руках, как лежащие рядом с Малкэем.

– Пап, ты, главное, полегче. Не дергайся. Ладно? – попросил он, не отрывая взгляда от телевизора. – У меня все под контролем.

– Отсюда оно как-то не слишком видно.

– Разреши мне секунду поговорить с главным.

– Майкл, ты никак угодил в передрягу?

Малкэй закрыл глаза и покачал головой. Так типично для отца: предполагать, что сын где-то напортачил и все происходящее – его вина. Папа так же вел себя, когда отпрыск впервые снюхался с картелями, чтобы не дать им превратить родителя в мелкий фарш. Отец умудрился так представить ситуацию, будто это еще один пример негодности отпрыска как человека, полицейского и сына.

– Нет, папа. Со мной все нормально. Тут всего лишь недоразумение. Кое-кто подумал не то, что надо. Передай им телефон. Я все улажу.

Снова шорох, и вот в трубке первый голос. И произнесенные слова не отдаются эхом.

– Моего отца – не трогать, – сказал Малкэй.

– В самом деле?

Пауза. Затем донесся вскрик. Малкэй снова стиснул телефон так, что тот хрустнул.

– Никаких тут приказов, понял? – предупредил мексиканец.

Мозг Малкэя лихорадочно заработал, оценивая ситуацию, как у автогонщика, на слишком большой скорости входящего в поворот. «Святые» не могли знать, где находится отец, значит с ним люди Тио. Тот, как обычно, принял меры, чтобы обеспечить лояльность своих исполнителей.