Лариса Соболева - Колье без права передачи

– Да как можно? Молодую девушку, княжну… на допрос?! Вы окончательно погубите ее репутацию.

– Простите, сударь, но она сама погубила свою репутацию.

– Не сама, а с моею помощью.

Я рассказал Никодиму Спиридоновичу все, что мне стало известно со слов графа Свешникова, рассказал, как служил почтальоном между ним и Мари, о своих сомнениях и подозрениях. Он упал в кресло и прикрыл ладонью глаза, задумался, затем произнес:

– Ежели б вы мне рассказали все с самого начала…

– Да, граф Свешников остался б жив, – вынужденно признал я. О, как больно было сознавать, что и я повинен в его смерти! – Теперь-то вы не вызовете княжну? Умоляю вас…

– Я должен подумать, – раздраженно бросил пристав.

– Никодим Спиридонович, я желаю загладить вину. Все, что хотите, сделаю, но истинный виновник должен быть найден.

– Полагаете, мы не знаем, что нам делать? – рассердился он. – Есть у меня один свидетель, главный. Но об этом умолчу покуда. И помощь ваша, возможно, понадобится.

На том мы расстались.

Прошло две недели со дня гибели графа Свешникова, однако свет не терял интереса к этой истории. Впрочем, о несчастном графе упоминали лишь в связи с именем княжны Белозерской. Уж для нее не жалели ни слов осуждения, ни ядовитых насмешек. Я не понимал людей, откровенно порочивших прекрасную девушку. Да кто им дал право на это? Белозерские не выезжали, никого не принимали – переживали скандал, закрывшись на все замки. Пару раз я пытался добиться свидания с Мари, но мне сказали, что она больна, а князь и княгиня не принимают. Да и кто я такой, чтоб меня принимать? Виделся я только с Дмитрием Белозерским у баронессы, но он всячески игнорировал меня. Впрочем, я тоже не горел желанием говорить с ним. За дневными делами я, конечно, забывал об Арсении Сергеевиче и о Мари, но вечером… Вечером я ехал туда, где мог услышать последние новости о княжне, или навещал Агнессу Федотовну.

Меня интересовала эта дама. Что же она за человек? Поскольку Никодим Спиридонович не связывался со мной, а желание узнать истинного виновника теперь уже четырех смертей было огромным, я посвящал свободные минуты попыткам разгадать загадку. Я чувствовал, что баронесса связана с трагическими событиями, но какова ее роль – не находил ответа. Либо она была сообщницей в грязном деле, либо жертвой (то есть, возможно, ее кто-то использовал). Я наблюдал за нею и ее окружением, стараясь замечать малейшие подробности. Двое молодых людей решительно мне не нравились – князь Белозерский и штабной офицер Юрий Васильевич Сосницкий. Оба отличались спесивостью, оба постоянно нуждались в деньгах, оба соперничали за благосклонность баронессы. На обоих пало мое подозрение. Однако баронесса не отдавала никому из них предпочтения, во всяком случае на людях. Разве что я пользовался ее особой благосклонностью, но то, что выделяла меня среди прочих, не очень-то волновало. Изредка Сосницкий занимал у меня деньги, и я давал ему ссуды, желая расположить к себе и надеясь, что он как-нибудь проболтается. Просила денег и Агнесса Федотовна, обещая вернуть через две недели, когда барон получит перевод. Я не дал, сказав, что не одалживаю денег красивым женщинам. Она рассердилась, но на следующий день простила меня.

Однажды я нанес визит одной даме, славившейся либеральными взглядами. Славился и ее салон, где можно было встретить разнообразных людей – от поэтов и музыкантов до подозрительных субъектов. На мое счастье, там оказалась княгиня Белозерская – бабка Мари и Дмитрия по отцовской линии. Поговаривали, будто бы ей лет сто, однако живости в ней наблюдалось завидно много, а картежница она была, каких свет не видывал. Я попросил знакомого представить меня ей. Кто как не она расскажет мне о Мари?

– Наслышана, наслышана… – сказала она одобрительно, протянув руку для поцелуя. – Примите мою благодарность, сударь, ведь это вы спасли Машу от всенародного позора, увезли ее. В свете говорят, у вас баснословное состояние…

– У нас принято говорить – капитал, – улыбнулся я. – И свет на сей раз прав, у меня фабрики, заводы, рудники на Урале.

– Женаты?

– Нет, ваше сиятельство.

– Э, так вы завидный жених! Глядите, чтоб вас не окрутили недостойные люди, а таких нынче развелось множество и среди знати. Садитесь, сударь, подле меня. А не сыграть ли нам партию в карты?

– Извольте, с удовольствием, – ответил я, садясь напротив нее.

Нам принесли карты, пододвинули столик. Некий молодой поэт, собрав вокруг себя небольшую толпу, завывал стихами и размахивал руками, будто отбивался от невидимого неприятеля. Я тасовал карты.

– В какую игру предпочитаете играть, ваше сиятельство? – поинтересовался я у старой княгини.

– В азартную, разумеется. В гальбик. И на деньги! О, как несносно он читает! Эти юнцы вообразили, что пишут лучше Пушкина. Пф! Хе-хе!

Я старательно проиграл партию, княгиня захотела сыграть еще. Схватила карты, перетасовала, а я невзначай позволил себе поинтересоваться, как здоровье Марии Павловны.

– Худо, друг мой, – ответила она, не придавая значения моему вопросу. – Взаперти сидит, плачет. Сама виновата. Натворила. Ах, какой скандал изобрела!

– Простите, ваше сиятельство, – осторожно проговорил я, – но, думаю, все скоро забудут о сем скандале, едва появится новый. А он появится.

– Ошибаетесь, сударь, – пронзила меня бусинами глаз княгиня. – Такое не забывается. Маша показала верх бесстыдства. Кидаться на шею арестанту… преступнику! Это недостойно. Князь употребляет все свое влияние, чтобы замять скандал. Ну, положим, судейские простят ей пистолет… а вот свет… не простит. Ей теперь на люди не выйти до конца дней.

– Вам не кажется, что свет слишком жестоко обходится с нею? Это пошло – в наш век так поступать.

– Отчего же? Без общественного порицания дурным поступкам никак нельзя. Законы света не глупцами придуманы, а честь – это великое изобретение! Человек обязан беречь ее, ибо, ежели он порочит свою честь, страдают его близкие, их ведь тоже накажут презрением. Так вот именно, неся ответственность за честь семьи, не желая причинить ей неудобства, следует быть осмотрительным в своих решениях, поступках и словах. Не о себе следует думать, а о тех, кому принесешь страдания. Что же тут пошлого?

В общем-то, княгиня была права. Кстати, не только знать блюла свои порядки, среди крестьян и мещан существовали те же правила и принципы, та же строгость.

– Простите, ваше сиятельство, вы не ту карту положили, – сказал я, заметив, что она намеренно обманывает меня.

– Право, я не нарочно, – не смутилась она, забирая карту и кладя другую.

– Что же ждет Марию Павловну? – допытывался я.

– Князь человек строгий – он добивается ее согласия принять постриг, как встарь.