Марина Крамер - Охота на мстителя, или Дамы укрощают кавалеров

– Я никогда этого не забуду! Об тебя разбивается все!

– А кое-что разбивает вдребезги меня. Но кому до этого есть дело, правда?

– Ты никогда не была по-настоящему несчастной!

– Это что, обвинение? Я спишу это на ушиб мозга, Вета, и сделаю вид, что не слышала. Хочешь совет? Не трать силы на злобу, мобилизуй их для выздоровления. Тогда сможешь быстрее найти сына.

Ветка вцепилась в волосы и зарыдала:

– Да у меня может просто не быть этого времени! Ты ведь знаешь его диагноз. Он может умереть в любой день, хоть сегодня, а меня не будет рядом! И как я смогу после этого жить?

Коваль закинула ногу на ногу, одернула чуть задравшуюся юбку.

– И ты винишь в этом меня? Может, тебе стоило подумать, прежде чем мчаться сюда со своим припадочным супругом? Стоило остаться рядом с сыном?

Ветка даже захлебнулась от этих слов. Злило, что Коваль была абсолютно права. Она могла отказаться и не ехать в Россию, а полететь с Алешей в клинику и жить там, снять квартиру на соседней улице. Но нет, она решила помочь мужу и попутно крепче привязать его к себе. А здесь внезапно сама изменила планы. И больница эта тоже только по ее вине. Теперь вот даже неясно, как скоро она сможет выйти. Тогда при чем здесь Марина? Она виновата только потому, что сказала правду в глаза?

– Прости меня, – пробормотала Ветка.

– Прощаю. Слышала о Дмитрии?

Ветка кивнула:

– Только я не поняла, что произошло. Почему так? Он ведь по всем опросам лидировал, а в итоге меньше пяти процентов…

– Он, Ветуля, не на то ставку сделал. И не рассчитал, что отец решит его остановить, но сделает это так, как может только он. Статью не видела в местной газете? – Ветка отрицательно качнула головой, и Коваль криво усмехнулась. – Папаня мой все-таки редким козлом оказался. Женька, конечно, его защищает, но у меня все внутри сгорело, когда я увидела заголовок и фамилию матери под статьей. Он думал, что народ содрогнется от ужаса: надо же, какой кошмар, родственник Наковальни! А вышло наоборот, всех стошнило от отвращения. Сестру продал, позарился на чужие деньги.

– Точно! – вскинулась Ветка. – А я все думала, что он имеет в виду? А это твои деньги он искать здесь собирался!

– Ты знала? – с трудом выдавила Коваль, у которой к горлу подкатил ком.

– Ты что! Конечно нет, я бы тебе сказала.

Марина в упор смотрела в глаза ведьмы, но та тоже не отводила взгляд.

– Не сверли меня, мне нечего скрывать. Я ничего не знала, иначе ты была бы первой, с кем я бы поделилась этой информацией. Он обмолвился однажды о каких-то счетах, и у меня мелькнула мысль, что, возможно… Но конкретного ничего не было.

Коваль молчала. Молчала долго, думая о чем-то, и вдруг заговорила тихо:

– Ты знаешь, я так устала разочаровываться в близких людях. Это как внутри дотла сгореть. Раз за разом, раз за разом – и все, больше гореть нечему. И вместо меня холодная, расчетливая, бесчувственная и железная сволочь – все, как ты говорила. Но ведь это близкие сделали меня такой, понимаешь? Близкие – своим предательством, ударами в спину. Чему же вы теперь все удивляетесь, каких эмоций ждете?

Она встала и пошла нетвердой походкой к двери, но на пороге оглянулась:

– Не бойся. Я тебя не брошу. Я же не вы.

Когда за ней захлопнулась дверь палаты, Виола откинулась на подушку, закрыла глаза и принялась молча глотать слезы, обжигавшие внутри не хуже коньяка или текилы.

Она шла по коридору травматологии, ослепшая и оглохшая от всего, что навалилось на нее. Это отделение, как никакое другое в больнице, возвращало ее в прошлое – туда, где она никогда больше не хотела оказаться.

Ординаторская – здесь прошло столько безумных ночей в объятиях Дениса Нисевича. Этот коридор помнил ее шаги – уверенные шаги женщины, привыкшей не подчиняться никому. Но никто не знал, что происходит с ней всякий раз, когда эта дверь с табличкой защелкивается за ее спиной. Никто не мог даже представить, через что она проходит всякий раз, оказываясь здесь. И она никому не сказала бы об этом, не призналась бы, если бы не случай. Дурацкая, нелепая авария и вышедший из разбитой машины Федор Волошин, который круто изменил всю Маринину жизнь. Он заставил ее разорвать эту связь, но не смог удержать, не защитил от другого, более страшного, чем извращенные фантазии Нисевича.

Долгие годы Марина пыталась понять, жалеет ли она, что все сложилось именно так, что она не устояла перед старым Мастифом и пошла сперва за ним, а потом и вместо него. Она старалась не думать, что было бы, не встреть она Волошина, Олега Черепа, Серегу Розана и еще многих других. Она не хотела знать, как сложилась бы ее жизнь без Егора Малышева. Или без Хохла. Нет, она не жалела. Люди, прошедшие через ее жизнь, изменили ее и сделали такой, какой она стала, – но Коваль не жалела. Сейчас, увидев шагнувшего к ней навстречу Женьку, она окончательно попрощалась с собой прежней – железной, холодной, не терпящей никаких возражений. Подошла, взяла его руку, прижала к своей щеке:

– Женя, я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить.

Хохол часто заморгал длинными ресницами, потом подхватил ее на руки и понес к выходу.

– Эти стены делают тебя невменяемой. Поедем домой, я устал от этих запахов.

Через три дня позвонил Леон и сообщил новость. Хохол, не готовый к такому повороту, удивленно отвел от уха трубку и посмотрел на нее, словно проверял, не ослышался ли.

– Леон женится, – как-то растерянно прошептал он Марине.

Та сидела в кресле, перекинув ноги через подлокотник, курила и переписывалась с Машкой.

– Давно пора. – Она совершенно не удивилась, даже глаза от дисплея не подняла.

– Ты бы хоть спросила, на ком.

– Зачем? Я знаю.

– Откуда?

– А что тут знать?

– Да ну тебя, – с досадой хмыкнул Женька, – ничем не удивишь.

– Можешь.

– Чем же?

– Рассчитай, в конце концов, этого Вадима! – взмолилась Коваль, отложив телефон. – Он меня замучил. Мало того что он контролирует мои поездки в медицинский центр, он меня еще и кормит завтраком. Я не завтракаю класса с девятого, то есть сто лет примерно. А с ним не поспоришь!

Хохол оглушительно захохотал:

– Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Я в кои-то веки увидел человека, который может заставить тебя делать то, что ты не хочешь! Нет, милая, пока мы здесь, Вадим останется, и мы не будем это обсуждать.

Коваль закатила глаза. Спорить и обсуждать было действительно бесполезно – Женька не отступится. Осталось потерпеть до конца курса лечения. Всего неделя.