Валерия Вербинина - Замок четырех ветров

– Боюсь, все это не имеет ко мне никакого отношения, – твердо проговорила я. – Я не графиня и даже не дворянка, у меня нет герба, замок достался мне случайно, и… между мной и дамой на портрете нет вообще никакого сходства. Ну, тут нарисована рысь, и у меня есть рысь, но это же ничего не значит.

– Вы просто не знаете местные поверья, – хмыкнул доктор Мюллер. – Раз в триста или пятьсот лет – я забыл, сколько именно – призрак замка Четырех ветров может возвращаться в мир живых, и тогда ему подвластно то, чего не могут обычные люди.

– Не возвращаться, доктор, а перерождаться в другого человека, – возразил пастор Тромберг, – и еще он должен принадлежать к семье владельцев замка или быть с ними связанным узами брака, потому что здесь источник его силы.

– Ну, тогда вы меня успокоили, – засмеялась я, – потому что я никак не связана с семьей Рейтерн. Так что…

– Да, но вы – нынешняя владелица замка. Разумеется, это не значит, что я советую вам верить во всю эту галиматью, – добавил пастор. – Достаточно того, что в нее будут верить местные крестьяне, и это внушит им почтение к вашей персоне… ну и, разумеется, некоторый страх. Полагаю, что в наше неспокойное время вам такое отношение вовсе не повредит.

– Вряд ли я задержусь в замке надолго, – сказала я. – Понимаете, я считаю себя городским человеком…

И все же я задержалась. Мне пришлось вникать в дела, отдавать распоряжения, а вскоре в гости приехала Дарья Семеновна с дядей Густавом и Тимошей, которого она забрала к себе на воспитание. Потом прибыли мои издатели, из Петербурга и Митавы, и самые разные знакомые, и Серафимы из Фридрихштадта, и Креслеры из Германии, и всякие родственники, ближние и дальние, и все восхищались Фирвинденом. А Саша, например, так и вовсе сказал, что такой замок – мечта каждого, а кто утверждает обратное, заслужил прожить свой век в лесном шалаше.

Наконец гости разъехались, и я сижу в саду одна. Нагретые солнцем розы источают одуряющий аромат, и я лениво слежу, как Ружка бродит по берегу пруда, время от времени протягивая к воде лапу и отдергивая ее. Патефон мурлычет модную песенку, – я обычно равнодушна к подобным вещам, а патефон купила только для Дарьи Семеновны, которая обожает его слушать.

Мне надо чем-нибудь закончить этот роман, но последняя фраза не идет на ум. Если бы Ядвига была права и я действительно могла делать что-то, что неподвластно обычным людям, я бы с радостью об этом написала. Возле замка часто бывает ветрено, и иногда мне хочется, чтобы ветер стих, но если он стихает, нельзя же всерьез счесть, что я могу повелевать стихиями.

Больше всего, наверное, мне хотелось бы, чтобы вернулся Феликс, или Артур, или они оба. Но никто из них не возвращается. Море поглотило их, а то, что оно забрало, бесполезно ждать обратно.

Пластинка доходит до конца и с легким шипением останавливается. Может быть, это и есть подходящий момент, чтобы поставить точку?

– Жаль, что ты не можешь сыграть ту же мелодию снова, – говорю я вслух. – Мне надо вставать, заводить тебя… нет, лучше уж я закончу книгу. Например: «Стоял такой жаркий день, что даже ветер, который всегда дует возле замка, стих…» Нет, это не очень хорошо. Возле замка… он и над замком дует, и вообще везде… Хотя словами о ветре закончить книгу о замке ветров… наверное, в этом что-то есть.

Я написала с десяток фраз, потом все их зачеркнула, потому что они мне не понравились. И внезапно я поняла, что патефон играет снова – хотя я его не заводила.

Я подняла голову. Ядвига вышла из замка, неся конверт, и подошла ко мне.

– Письмо от господина Бернацкого… Посыльный сказал, что срочное.

Разорвав конверт, я пробежала строки, написанные довольно нехарактерным для Августина Каэтановича неровным, прыгающим почерком. На некоторых деталях я останавливалась, перечитывая их по несколько раз.

«…мой хороший знакомый, попечитель больницы для бедных в Либаве, с которым мы пересекались во время выступлений органистов – вы их, вероятно, помните – сообщил, что к ним поступил странный пациент… одетый в лохмотья, со следами недавнего пулевого ранения в голову… Его арестовали вместе с группой цыган, которые показали, что он не из них, они нашли его на берегу моря… Он ничего о себе не помнил и не знал, как его зовут. В больнице он произнес два слова, одно – «Анастасия», другое – «Ружка». Я решил сообщить вам об этом, потому что…»

И далее:

«К сожалению, мой знакомый не сообщил мне приметы того, кто поступил в его больницу… Тем не менее я счел, что не имею права держать вас в неведении…»

Я уронила письмо на колени. Патефон доиграл мелодию и умолк. Что я знаю о замках, построенных феями? Наверное, гораздо меньше, чем один такой замок знает обо мне.

– Завтра я уеду в Либаву, – сказала я Ядвиге. – На несколько дней.

Ветер пронесся по саду, раскачивая кусты роз, и разметал листки, на которых я собиралась записать окончание романа. Ядвига хотела собрать их, но я остановила ее.

– Оставь их, пусть летят… Все равно финал будет совсем другим! Дуй, ветер! И всегда приноси мне побольше хороших вестей!

Изгнанный король – Людовик XVIII (1755–1824), которому из-за французской революции и Наполеона пришлось долго дожидаться престола, несколько лет провел в Митаве. Дочь Марии Антуанетты – Мария Тереза (1778–1851), вышедшая замуж в Митаве в 1799 году за герцога Ангулемского.

Поразительно ( нем .)

Милая ( нем .)

Упомянуты две знаковые для Курляндии фигуры: племянница Петра I Анна Иоанновна (1693–1740), которая была выдана замуж в Курляндию, где прожила много лет до того, как стала российской императрицей, и ее фаворит Эрнст-Иоганн Бирон (1690–1772), герцог Курляндский.

«Привет из Митавы» ( нем .)

Чепуха ( нем .)

Пьер Алексис Понсон дю Террайль (1829–1871) – французский писатель, современники ценили его так же высоко, как Дюма, но сейчас практически забытый. Автор многотомных авантюрных «Похождений Рокамболя» и романов о Генрихе IV.

Знаменитый в свое время журнал, в котором печатались практически все ведущие русские писатели (Л. Толстой, Ф. Достоевский, И. Тургенев и др.)

Речь, судя по всему, идет о повести Евгении Тур «Старушка», которая была опубликована как раз в первом томе журнала.

То есть как молодой актер на роли любовников (от франц. jeune premier, название театрального амплуа).

Автохром – способ цветной фотографии, изобретенный в начале XX века братьями Люмьер. Был шагом вперед в сравнении с уже существовавшими технологиями, но отличался дороговизной, из-за чего был доступен далеко не всем.