Валерия Вербинина - Ангелов в Голливуде не бывает

– Зачем вы ударили меня током? – спросил он по-французски, понизив голос.

– Нет, это были вы! – возразила я.

– У меня и в мыслях не было так поступать!

– Да неужели? – рассмеялась я.

Он озадаченно посмотрел на меня и неожиданно засмеялся сам.

– Вы совершили чудо, мадемуазель, – пророкотал фон Клюге на французском языке с сильнейшим немецким акцентом. – Впервые с тех пор как мы приехали в Америку, я вижу, что наш король воздуха улыбается.

– А-а, – протянула я, заинтригованная. – Так король воздуха – это вы? Вас еще называют Le roi de l’air! [33]Вы облетали вокруг Эйфелевой башни… или под ней? И поставили какое-то немыслимое количество воздушных рекордов!

– Эти рекорды бьются чуть ли не каждый день, – пожал плечами Габриэль. – Я всегда жалею, что не попал на войну. Когда моя страна сражалась, я был слишком мал.

– Очень хорошо, что вы не попали на войну, – сказал фон Клюге серьезно. – Я был там, Габриэль, и могу сразу же сказать: ничего хорошего в войне нет.

Тут только я обратила внимание на то, что он немного неестественно держит левую руку, и поняла, что это было следствием ранения.

– Я и не знал, что ты говоришь по-французски, – сказал мне Джонни. – Очень хорошо, потому что трое из них по-английски не говорят, а Баксли уверяет, что переводчик из него никудышный, потому что он недостаточно знает французский.

К нам подошел Эдди Марстон, который являлся при группе авиаторов кем-то вроде их агента на территории Америки. Эдди когда-то был актером, потом пытался разбогатеть, используя не всегда честные методы, а во время кризиса подался в агенты. Людям, которые плохо его знали, он казался добродушным простачком, но как только я увидела его физиономию, я сразу же подумала, что участие летчиков в фильме обойдется Шенбергу недешево.

– Ну, как? – жизнерадостно спросил Эдди, обращаясь к летчикам. – Готовы полетать?

Баксли перевел его слова на французский. Шарль Бернар насупился. Из всей группы авиаторов он был самым старшим. Коренастый, с крупными руками и обветренным лицом, он странным образом напоминал о земле, о тяжелом физическом труде, и я не удивилась, когда позже узнала, что он был сыном разорившихся крестьян, перебравшихся в Париж в поисках заработка.

– Для кого нам летать – для этой швали? – спросил он, кивая на местных миллионеров и их разряженных в пух и прах спутниц.

Фон Клюге нахмурился: я стояла слишком быстро и могла разобрать, что говорит француз.

– Достаточно поглядеть на их рожи, чтобы стать коммунистом, – не унимался Бернар. – И где они берут таких уродливых шлюх?

– Мсье Бернар! – Немец попытался призвать его к порядку.

– Хватит, Шарль, – вмешался Габриэль. – Я полечу.

Его лицо изменилось, в мгновение ока куда-то исчезла присущая ему замкнутость. Теперь оно воплощало только решимость и сосредоточенность, и невольно я залюбовалась.

– А, король воздуха покажет несколько фигур, прекрасно, прекрасно! – прокричал Эдди.

…Я вижу, как самолет разгоняется, как он отрывается от земли, и у меня замирает сердце. День был прохладный, но я вся вспотела. С земли самолет казался совсем маленьким, и когда Габриэль стал выделывать воздушные трюки, каждый из которых мог стоить ему жизни, я вся превратилась в сгусток ужаса.

– Хоть бы он упал, – с небрежной улыбкой промолвил стоявший возле меня миллионер Гиффорд. – Было бы гораздо интереснее, правда?

– Хоть бы вы умерли, – не удержалась я.

Он оторопел.

– Нравится? Тогда почему вы позволяете себе говорить о других такие вещи?

– Я просто пошутил, мисс Лайт, – пробормотал он.

– Значит, я тоже просто пошутила, – отрезала я и отвернулась.

Джонни неодобрительно оглянулся на меня.

– Лора, что на тебя нашло?

…Действительно, что на меня нашло?

– Мне все надоело, – объявила я вслух. – Если ты собираешься снимать его в фильме, зачем ему сейчас рисковать собой, выделывая фигуры перед этими болванами? Им же все равно!

– Лора!

– Ты даже фотографов не пригласил! – выпалила я первое, что пришло мне в голову, чтобы дать выход своему раздражению.

Вокруг все оживились: без пяти минут звезда закатывает скандал на ровном месте.

– Можно было снять его полет и сделать отличный рекламный материал! Сразу же привлечь внимание к фильму! А ты…

Самолет стал снижаться, и, забыв о Джонни, я следила, как он садится.

– Я тебя прошу в другой раз не кричать на меня при посторонних, – шепнул мне Джонни. – Может быть, ты права, и я не все продумал… Но не надо со мной так обращаться!

– Извини, – сказала я механически. – Я хочу есть, и вообще я устала. – В голову мне пришла новая мысль: – Давай повезем их в ресторан.

В ресторане летчики оживились. Я посадила Габриэля рядом с собой. По другую руку от меня оказался Джонни, но я забыла о его присутствии еще до того, как принесли меню. Обычно он быстро замечал, если мне кто-то нравился, и реагировал довольно болезненно, но, к счастью, Шарль Бернар был так рад возможности поговорить по-французски, что отвлек на себя все внимание. Он жаловался, что кофе в Америке ужасен, еда – безвкусная, а журналисты – хамы. Фотографы суют камеру в лицо, репортеры задают вопросы, по которым видно, что они вообще ни черта не смыслят в авиации.

– Ты им скажи, – пытался отвлечь меня Джонни, – что я хочу нанять их для трюков. Еще их пару раз покажут в кадре, но без текста, потому что они не говорят по-английски.

– Неужели? – вскинулся задиристый Баксли. – Так-таки никто не говорит?

– Вы не подходите для кино, – попытался вывернуться Джонни.

– Слушай, – сказала я, – все это лучше с Эдди обсуждать.

– Действительно! – воскликнул Эдди, которого мы были вынуждены захватить с собой в ресторан и посадили за соседний стол, потому что наш был рассчитан только на шесть человек.

– Когда фон Клюге познакомился с Габриэлем, – сказал мне Бернар, – то спросил у него, как облететь Эйфелеву башню. А Габриэль ему говорит: «Элементарно, дорогой барон. Сначала вы строите у себя башню. Потом облетаете ее на самолете!»

И рассказчик громко рассмеялся. Габриэль улыбнулся, не разжимая губ.

– Что там ваш Гитлер затевает, а? – внезапно спросил Бернар у немца, перестав смеяться. – Небось опять хочет оттяпать наш Эльзас?

– Хватит, Шарль, – оборвал его Габриэль. – Довольно политики. Мы летчики, рыцари неба. Давайте не будем поливать друг друга грязью из-за того, кто где родился.

Мне понравилось это выражение – «рыцарь неба». Оно очень шло к самому Габриэлю.

– Охохо, Габриэль, – вздохнул Бернар. – Ты что, не видишь? Мир раскалывается на две части – коммунизм и фашизм. Будет война, и такая, что прошлая, боюсь, покажется легкой прогулкой…

Джонни, который прислушивался к беседе, пытаясь понять хоть что-то, помрачнел.