Наталья Александрова - Венец Гекаты

— Молодой человек, — обиженно проговорила Амалия Антоновна, убрав руки с клавиатуры. — Кажется, я пою для вас! Или вам это совсем неинтересно?

— Интересно, очень интересно! — возразил мужчина. — Кажется, это именно то, что я искал…

С этими словами он зашел за спину хозяйки и молниеносным движением накинул ей на шею шелковый шнурок.

— Что вы… — хотела возмущенно воскликнуть Амалия Антоновна, но ее голос, который когда-то похвалил сам профессор Гориславский, отказал ей в эту критическую минуту. Впрочем, и неудивительно: шелковый шнурок, затянувшись, перехватил горло старушки, и она вместо возмущенного возгласа издала жалкий предсмертный хрип. В глазах у нее потемнело, и Амалия Антоновна отправилась в тот мир, где ее давно уже дожидались сверстники — и тот курсант-моряк, с которым она целовалась в Шуваловском парке, и инженер, который семьдесят лет тому назад придумал для нее милое прозвище Малли… в последнее мгновение она вспомнила, как его звали — Николай.

Похожий на сову человек подхватил безвольно обмякшее тело старухи и перенес его на диван. После этого он засучил рукава и склонился над клавесином.

Но поработать как следует он не успел, потому что в дверь квартиры позвонили. Мало того — с площадки донесся заливистый собачий лай.

Мужчина вполголоса выругался и шагнул к окну, задернутому плотными шторами.

— Кузенька, не торопись! — Мария Тимофеевна зажала под мышкой поводок, перехватила в левую руку тяжелую хозяйственную сумку с продуктами и приложила к кнопке ключ домофона. Симпатичный скотчтерьер первым проскочил в открывшуюся дверь и побежал наверх, волоча за собой поводок.

Хозяйка привычно умилилась на своего питомца, тяжко вздохнула и приступила к подъему. Лестница в старом доме была крутая, зато площадки между маршами — широкие и окна — красивой полукруглой формы. Между вторым и третьим этажами Мария Тимофеевна остановилась передохнуть. На лестнице было чисто, пахло освежителем воздуха и едва заметно — краской.

Мария Тимофеевна радостно огляделась — она никак не могла привыкнуть, что в родном подъезде вместо обшарпанных стен и падающих на голову кусков осыпающейся штукатурки теперь такая красота! Счастье привалило случайно.

Крупная московская фирма открыла в городе свой филиал и купила в их подъезде две квартиры для своих сотрудников. Не успели выехать старые жильцы, как явился прораб — разбитной коренастый мужичок с цепкими глазками, посматривающими по сторонам из-под низко надвинутой кепки, — и начал что-то высматривать и вымеривать. После чего на три месяца весь подъезд потерял покой от непрерывного стука и грохота. Зато напоследок прораб привел двух смуглых теток с золотыми зубами, которые аккуратно выкрасили и побелили лестницу до второго этажа. А сын Марии Тимофеевны не растерялся и тут же договорился с этими тетками, чтобы они продолжили свое доброе дело вплоть до третьего этажа.

Тут Марию Тимофеевну отвлекло поведение Кузи. Вместо того чтобы смирно ждать хозяйку на коврике возле собственной двери, скотчтерьер повел себя странно. Он подбежал к двери напротив и залаял сердито и громко.

— Ах ты проказник! — Старушка подхватила сумки и заторопилась наверх.

С трудом отогнав Кузю, она позвонила в соседскую дверь и подождала минут пять — женщина там живет немолодая, пока услышит, пока дойдет… Никто не открыл. Мария Тимофеевна не удивилась и позвонила снова — ведь Амалия Антоновна малость на ухо туговата, хоть и музицировать любит. Как запоет и заиграет, не то что звонка в дверь — сирены пожарной не услышит!

Звонок раскатился за дверью долгим звоном, ему вторил взволнованный лай Кузи.

— Да замолчи ты! — Хозяйка замахнулась на песика поводком и постучала в дверь: — Амалия Антоновна! Откройте! Я вам молока принесла! Два пакета, как просили!

По-прежнему никто не открыл, зато лай собачки перешел в злобное повизгивание с подвываниями. Кузя бросался на дверь, как тореадор на быка, из-за такого шума нечего было и думать расслышать, что творится в квартире.

— Ладно, Кузя, — решительно сказала Мария Тимофеевна, — у нас же есть ключи. Сейчас тебя домой отведу и ключи заодно возьму.

Мария Тимофеевна была женщиной аккуратной и осторожной. Ключи от квартиры соседки не болтались у нее в прихожей на гвоздике, а спокойно лежали, убранные в ящик кухонного стола. Кузю в свою квартиру ей удалось затащить с большим трудом.

Бросив сумку прямо в прихожей, не снимая ботинок, Мария Тимофеевна сбегала на кухню за ключами и снова вышла на площадку. На звонок по-прежнему никто не ответил, она сунулась было к замку, но руки дрожали, и сердце как-то странно замирало. Из ее квартиры раздавался вой Кузи.

Мария Тимофеевна поняла, что ей страшно и одна она в квартиру соседки ни за что не пойдет. Кого бы позвать с собой? Ее домашние все на работе, эти богатенькие со второго этажа — тоже, а если и есть там кто-то, то все равно не пойдут, чтобы не связываться.

Соседка вздохнула и поспешила наверх.

На четвертом этаже красотой и не пахло. А пахло капустой и тухлой селедкой, как во всяком подъезде старого запущенного дома. Мария Тимофеевна позвонила в обе квартиры. Открыли только в той, что была расположена над апартаментами Амалии Антоновны.

Женщина, появившаяся на пороге, была несомненно молода, но весьма потрепана жизнью. А скорее всего, такую жизнь она сама себе выбрала и отказываться от нее не имела ни сил, ни желания. С трудом найдя поясок халата, она зевнула во весь рот, и Марию Тимофеевну обдал густой запах перегара.

— С добрым утром! — хриплым голосом сказала женщина.

— Ох, Вера, — поморщилась соседка, — первый час, какое уж утро! А ты все квасишь?

— Да что я, что я! — вяло попыталась оправдаться Вера. — Если у нас с Толиком праздник вчера был!..

— Да у вас как деньги на выпивку есть — так и праздник! — с сердцем сказала соседка. — Ну да ладно, хорошо, что ты дома, сходи со мной к Амалии Антоновне, она не открывает, а мне одной боязно — как бы чего не случилось…

— Никак померла? — поинтересовалась Вера без особого интереса.

— Типун тебе на язык! — замахала руками Мария Тимофеевна. — Еще накаркаешь!

— А что такого? — Вера пожала плечами. — Ей сколько лет, наверное, больше восьмидесяти?

— Говорит, что семьдесят девять, но уже лет десять эта цифра не меняется, — неохотно ответила соседка. — Ну, пошли, что ли? Чего зря тянуть…

— Боюсь, — Вера отшатнулась, — может, Толика позвать?

— Вот Толика точно не надо! — твердо ответила соседка и пошла вниз. Вера потащилась за ней.

Кузя по-прежнему злобно лаял за своей дверью. Вера взяла из рук Марии Тимофеевны ключ и отперла замок. В квартире стояла мертвая тишина.