Гера Фотич - Долг (Приказы не обсуждаются)

Шкафа в кабинете не было, и вся одежда висела на вешалке слева от входа. Там же висел майорский китель, а на полочке для головных уборов — фуражка.

Увидев вошедших, мужчина демонстративно быстро убрал в сейф разложенные ранее, лежащие на столе, документы и встал.

— Привет, Володя! — обрадовался он встрече, взяв Сазона за плечи, притянул к себе.

— Жиблов, — представился он Игорю, — начальник уголовного розыска, — можно Александр Николаевич, — и улыбнулся, обнажив красивые белые зубы. Словно клещами, сжал протянутую руку Бойдова.

Свою фамилию он называл, проглатывая букву «б» и вместо неё подсовывая нечто похожее на «х», но более твёрдо. Так что поначалу можно было даже подумать, что он однофамилец героя недавнего популярного фильма, вышедшего на экран.

В подтверждение тому, рядом с портретом Дзержинского, внизу на кнопках, примостилась фотография Высоцкого, в этой роли.

Всем в отделении было смешно наблюдать, как Александр Николаевич старается походить на героя из фильма потому, что на самом деле он походил на него как две капли воды без всякого старания. И даже больше. Такого же небольшого роста. Откровенно честный в мыслях и поступках, которые были направлены только в одну сторону: вор должен сидеть в тюрьме. Это была его любимая фраза. Но трактовал он её по-своему. В его устах она звучала немного по-философски и касалась преступных посягательств на чужое добро только частично, а утверждала то, что каждый должен заниматься своим делом. А его дело — это ловить преступников.

Когда Жиблов вышел из-за стола, Бойдов увидел на нём сапоги с заправленными в них галифе, внутренняя сторона которых была прошита кожей. Усмехнувшись, подумал, что, наверно, они достались Жиблову в наследство от Первой Конной!

Александр Николаевич отправил Сезонова к начальнику отделения оформлять документы, а сам вернулся за стол, предложив Игорю место напротив.

— Чаем не угощаю до обеда, — сказал он, — примета плохая. Как нальёшь в стакан, так что-нибудь случиться и надо лететь. Вернёшься — он холодный. Пить противно, выливать жалко. Ты откуда сам-то? Может по пятьдесят? — хитро улыбнулся Жиблов, — закончили в три ночи, даже домой не доехал. Опять без завтрака!

— Местный, — тихо ответил Бойдов, и на вопрос пожал плечами.

— Что-то сомнительно мне, — недоверчиво произнёс Александр Николаевич, вполоборота разглядывая одежду Игоря. И полез в тумбочку под сейфом, где зазвенел посудой, — ну, раз местный, да ещё с Володькой, значит свой.

— На одной площадке живём, квартиры напротив, — добавил Игорь.

Жиблов выпрямился, держа в одной руке две стопки налитые до краёв, а в другой руке два маленьких бутерброда из чёрного хлеба с салом.

Он протянул обе руки вперёд, и на ладонь Игорю свалилась половина завтрака начальника уголовного розыска.

— Ну, — сказал он, и чокнулся своей стопкой со стопкой Игоря, — пока не началось!

Опрокинул её в себя. Немного подождал, а затем положил в рот бутерброд.

— Неплохое начало дня, — подумал Бойдов, — уже второй завтрак за утро с водкой!

Только они успели выпить, по селектору сообщили, что на детской площадке во дворе жилмассива развратные действия.

— Ну, вот видишь, утвердительно произнёс начальник угрозыска, возвращая стопки в тумбочку, — если бы чай начали пить, точно бы холодным остался стоять. Все ребята на выезде! Придётся самому. Подсобишь?

Он накинул свой майорский китель и, захлопывая дверь, побежал вниз, сказав Игорю ждать на улице.

Бойдов торопливо вышел из отделения. Там задержанные снова строили разрушенную переправу, ругаясь между собой. Командовал всё тот же пожилой старшина.

Неожиданно все звуки потонули в одном. Это было страшное тарахтенье мотора во дворе. Словно началась посевная и колхозники стали пробовать движки своих тракторов.

Ещё через мгновенье, из-за угла здания появился Жиблов на огромном старом мотоцикле — Урал с коляской. На голове у него была белая каска с гербом и кожаными болтающимися ушами с застёжками. Начальник угрозыска казался сказочным героем, оседлавшим монстра, и, изо всех сил, удерживающим его руками за ветвистые рога. Обхватив ногами в сапогах, округлые бока чудовища.

— Давай сюда! — крикнул он Игорю, наклоняясь и, вынимая из-под брезента коляски танкистский шлем.

Игорь бросился к сказочному всаднику и утрамбовался внутрь металлической корзины. Только надел шлем, и в этот момент зверь рванулся вперёд. Игорь едва успел ухватиться за металлические борта. Мотоцикл перескочил через бордюр, и, слегка задрав нос, грохнулся на асфальт. Тут же снова взвился и вприпрыжку, понёсся вперёд, хладнокровно укрощаемый крепкой рукой наездника. Постепенно чудище и герой нашли общий язык — путь стал ровным. Самого процесса укрощения Игорь не видел. Он словно половник мотался в железном чане из стороны в сторону. Вокруг было темно. От скачки у него свалился на глаза шлем. Поправить его не было невозможности, поскольку обеими руками он что есть мочи держался за дугу перед собой. Только когда мотоцикл выехал на, сравнительно ровный, асфальт, Игорь перевернул шлем, который оказался одетым задом наперёд, и посмотрел вокруг.

Водители, едва заметив жёлтую милицейскую раскраску мотоцикла, уступали дорогу, и от этого движок начинал тарахтеть с новой силой, словно понимая всю ответственность выполняемого задания.

Детская площадка была небольшой. Она находилась между домами, в центре квартала. Посреди неё, стояли ржавые сломанные детские карусели, по которым продолжали, словно серые и чёрные жучки, в своих однотонных курточках и пальто ползать малыши. Качельки, с прикрученными проволокой, деревянными сиденьями, стуча железными опорами о цементную подставку, раскачивались вперёд — назад. Мамы, не обращая внимание на детей, столпились у одной из лавок, оживлённо жестикулируя, и перебивая друг друга, о чём-то возбуждённо говорили. Детская площадка была обнесена невысоким, частично разрушенным, забором и окружена плотным кустарником. Из-за чего казалась отдельной лилипутской страной, куда взрослым разрешалось появляться только в сопровождении детей.

При появлении Жиблова в милицейской форме, кучка женщин от лавки сразу кинулась к нему и, наперебой, стали выражать своё возмущение.

— Кто звонил в милицию? — строго спросил он.

Женщины засуетились, поглядывая друг на друга. Некоторые отошли.

— Это я звонила, — подошла молодая женщина в чёрном пальто и вязанной шерстяной шапочке, из-под которой выбивался локон рыжих волос. Лицо её было округлое. Маленький заострённый носик, с раскосыми карими глазками и поддёрнутой верхней губкой, придавали лицу выражение надменного ехидства. В голосе её звучало беспокойство: