Николай Леонов - Стальной десерт (сборник)

– Никого не напоминает?

Тот всмотрелся, а потом обалдело воскликнул:

– Твою мать! Ну и дела!

– Зато нам будет о чем поговорить с… как ее? – Лев Иванович посмотрел записку. – С Любовью Сергеевной.

Больше до самого дома Артамоновой они не проронили ни слова. Крячко вел машину, а Гуров проигрывал в уме предстоящий разговор.

Мать Ларисы сначала наотрез отказалась открывать им дверь. Она заявила, что уже имела сомнительное удовольствие побеседовать с их коллегой и на сегодня с нее хватит. А если уж им так интересно ее общество, то пусть вызывают повесткой.

Уговоры ни к чему не привели, и тогда Лев Иванович решительно заявил:

– Любовь Сергеевна, я не участковый! Мы с коллегой полковники полиции, занимаемся только особо важными делами. Если приехали к вам поздно вечером, то это означает, что дело не терпит отлагательств. Поэтому убедительно прошу вас, откройте нам, и мы побеседуем. В противном случае нам придется вызывать наряд, приглашать понятых и вскрывать дверь. В результате мы все равно с вами побеседуем, но уже в отделении. А потом вам придется ночевать в лучшем случае со сломанными замками, а в худшем – с выбитой дверью.

Женщина поняла, что сопротивление бесполезно, открыла им и с тоской сказала:

– Господи, как же я устала! Проходите. Можете не разуваться. Ваш коллега здесь уже натоптал.

У Любови Сергеевны был действительно усталый вид, да и здоровье, судя по темным кругам под глазами, пошаливало.

Когда они прошли и сели в зале в старые кресла, ободранные кошкой, женщина спросила:

– Ну а вам-то чего от меня надо?

– Скажите, когда вы в последний раз видели свою дочь? – поинтересовался Лев Иванович.

– Много лет назад. С тех пор мы даже по телефону не разговаривали. Не о чем! Я сполна расплатилась за свою ошибку молодости и больше ничего о дочери слышать не хочу.

– Ее отец – Валентин Александрович Лопатин? – прямо спросил Стас.

– И до этого докопались? – Женщина горько усмехнулась. – Да. Он!

– Просто она на него очень похожа, – объяснил Гуров.

– К сожалению, не только внешне. Я была молодая и глупая, а он очень красиво ухаживал: цветы, подарки, рестораны. Когда его арестовали, я с ужасом узнала, чем Валентин занимается. Я прошла по делу свидетелем, на суде сказала ему, чтобы он мне не писал, потому что все равно отвечать не буду. Мы с мамой даже в другой район переехали, от позора подальше. Но аборт делать было уже поздно. Мама сразу заявила, что внука от бандита ей не надо, и мы решили, что я откажусь от ребенка в роддоме. Но там, играя на самых, казалось бы, святых чувствах, врачи уговорили меня не бросать дочь. Знали бы вы, сколько раз я себя потом за это проклинала! А мама сказала, что к ней даже не подойдет. Так оно и было. Через два года я встретила Петра. Он не спрашивал у меня, кто отец Ларисы. Я сама ему рассказала. Москва ведь большая деревня. Рано или поздно правда всплыла бы наружу, а обмана он мне мог и не простить. Но это его не остановило, мы поженились. Он удочерил Ларису, относился к ней как к родной, потому что своих детей у него быть не могло – служил в Семипалатинске. Пока она была маленькая, все шло нормально, а вот лет в пятнадцать началось. Пьянки, сигареты, мальчики, ранняя половая жизнь, даже наркотики. В результате ее поставили на учет в детскую комнату милиции. Мы с ней говорили, пытались убедить измениться, вести себя прилично, но, кроме мата, в ответ ничего не слышали. Петр попытался быть строгим, запер ее в комнате, чтобы она не ушла на очередную пьянку. На следующий день его вечером подловили на улице и жесточайшим образом избили. Когда мы с Ларисой пришли к нему в больницу, она не постеснялась спросить его: «Папочка, надеюсь, теперь ты понял, что не стоило запирать меня в комнате?» Эта поганка посмотрела на него с таким победоносным видом, что мне захотелось ее убить. Короче, в эту квартиру Петр из больницы вернулся только за вещами, а ей на прощание сказал: «Яблочко от яблоньки недалеко падает. Ты закончишь свою жизнь точно так же, как и твой отец, – в тюрьме».

– Вы думали, что Лопатин мертв? – спросил Лев Иванович.

– Да. За все годы он ни разу никак о себе не напомнил, хотя знал, что я была беременна. А тогда Лариса растерялась. Она же ничего не знала. Когда Петр ушел, мерзавка бросилась ко мне с расспросами, и я ей сказала, кто на самом деле ее отец. Некоторое время девчонка вела себя потише. Она уже в медицинском колледже училась, после девятого класса поступила. А потом все стало еще хуже, чем раньше. Кто-то ей объяснил, что быть дочерью бандита очень круто, и она начала этим гордиться. Я очень любила Петра и не могла простить Ларисе того, что она разрушила мою жизнь. Я ей сказала: «Живи как хочешь, только чтобы в доме никого не было». Вот она и захотела! Связалась с такой компанией, что прежняя казалась детским садом. Выгнать Ларису из дома я не могла – меня бы просто убили. Вот я ни во что и не вникала, просто ждала, когда она получит образование. Мы с мамой договорились, что потом Лариса пойдет жить в ее квартиру, а она переедет ко мне. Мама у меня была человеком суровым, но не могла спокойно смотреть, как я мучаюсь. Квартиру она мне завещала, но я об этом Ларисе даже не намекнула – убили бы. В тот день, когда Лариса получала аттестат, я собрала все ее вещи и отвезла в ту квартиру, а мамины я еще до этого к себе забрала. Замки в двери до ее прихода поменяла. Когда Лариса пришла, я дала ей ключи и сказала, что у меня больше нет дочери, а у нее – матери. Пусть дальше живет как хочет. Ее это ничуть не расстроило. Вот с того самого дня я о ней ничего больше не слышала. Думайте обо мне, что хотите, но я ни о чем не жалею.

– Я вас не осуждаю, – успокоил ее Гуров. – А вы случайно никого не знаете из той, второй, не детсадовской компании?

– Слышала только об одном. Фамилии не знаю, а имя Виталий. Она в него насмерть влюблена была. Даже плакала по ночам. Они все из нашего района. Их почти всех потом посадили за то, что они ювелирный ограбили и при этом охранника с продавщицей убили.

– Почему почти? – осведомился Крячко.

– Некоторые в армию ушли, причем добровольно, чтобы до них не добрались. Этот Виталий, похоже, тоже. Если бы его арестовали, я бы это по поведению Ларисы поняла.

– В каком году произошло это ограбление? – спросил Гуров.

– В две тысячи четвертом, – уверенно сказала женщина. – Кажется, в марте или апреле. Я потому это помню, что в июне Лариса отсюда съехала.

– Вы случайно не знаете, у Ларисы в доме сорок шесть по шоссе Энтузиастов никто из друзей не жил? – продолжал Гуров.

– Я никогда не интересовалась ее делами. Так было безопаснее.

Крячко и Гуров переглянулись. Вопросов у них больше не было. Они поблагодарили Любовь Сергеевну и ушли.