Дэвид Моррелл - Изящное искусство смерти

Де Квинси залился слезами. А из-за деревьев выходили все новые и новые женщины с лицами, обезображенными гнойными язвами.

— Я — Энн!

— Нет, это я — Энн!

— Я — Джейн!

— Элизабет!

— Кэтрин!

— Люби нас, Томас!

Де Квинси пронзительно закричал. Этот вопль шел из самой глубины его несчастной души, из самой бездны отчаяния. Слезы жгли глаза, точно кислота. Он упал на колени и зарыдал:

— Нет! Нет! Нет!

— Нужно разделиться! — скомандовал Райан. — Вы пойдете по этой дорожке, я…

— Стойте. Я что-то слышу, — сказал Беккер.

— Голоса. Это женские голоса, — воскликнула Эмили. — Они называют имена.

— Сюда! — крикнул инспектор и побежал по левой дорожке.

Беккер заколебался — нужно было остаться с Эмили и защищать ее, но, к удивлению констебля, девушка считала иначе. Она бросилась следом за Райаном. Новомодное платье, а также отчаянное желание как можно быстрее найти отца позволили Эмили бежать с такой скоростью, что Беккер с трудом ее нагнал.

Они завернули за угол.

— Нет! — раздался из-за деревьев пронзительный крик Де Квинси.

— Энн! Джейн! — вопили женщины.

— Сюда! — Райан нырнул в подлесок.

— Элизабет! Кэтрин! — не унимались женщины.

— Эмили! Остановитесь! — крикнул Беккер.

Но девушку было не удержать. Они мчались вперед, ветки цеплялись за одежду, хлестали по лицам.

Де Квинси продолжал причитать.

— Энн! Джейн! Элизабет! Кэтрин! — заунывно голосили женщины.

Беккер на бегу выхватил из-под пальто дубинку.

Эмили мчалась следом.

Оторвавшийся от них Райан резко остановился, когда увидел Де Квинси. Тот опустился на колени и рыдал. Рядом притормозил Беккер и ошарашенно уставился на одетых в лохмотья женщин — проституток, старых и пораженных болезнями, — которые, точно заклинание, выкрикивали имена.

— Эмили, вам не стоит это видеть!

— Да что тут происходит?

Этого Беккер сказать не мог. Он взял себя в руки и огляделся по сторонам в поисках возможной угрозы. Но кроме женщин, вокруг никого не было.

Тело Де Квинси сотрясали конвульсии. Казалось, они исходят из самой глубины его души.

Эмили подбежала к нему.

— Отец! Ты ранен?

Де Квинси так горько рыдал, что не смог ничего ответить.

Тем временем женщины заметили в руках Беккера дубинку и с паническими криками бросились вглубь леса.

— Стойте! — приказал констебль.

Но женщины только прибавили скорости.

Де Квинси кулем повалился на землю.

— Непохоже, чтобы он был ранен! — воскликнула Эмили и попыталась приподнять отца. — Не понимаю!

Беккер вытащил из недр пальто еще один предмет полицейской экипировки — трещотку, которая использовалась для извещения о чрезвычайных ситуациях. Он крепко сжал рукоятку и раскрутил лопасть. Громкий и неприятный звук резал уши и был хорошо слышен по всему парку.

Последние женщины в лохмотьях исчезли за деревьями.

— Инспектор! — крикнул мужчина в штатском, выбежавший из зарослей.

Это был один из переодетых полицейских, которые заранее прибыли в сад и рассредоточились по всей территории.

— Бегите к выходу! — приказал Райан. — Заприте ворота! Не дайте никому уйти!

Полицейский кивнул и бросился исполнять приказ. В это время из подлеска стали появляться и остальные.

— В лесу скрываются женщины! — объяснил всем Беккер. — Проститутки! Схватите их! Но будьте осторожны: может оказаться, что они не одни!

За всю жизнь я лишь дважды видела плачущего отца: когда умер мой брат Хорас и, конечно, после смерти моей дорогой мамочки, его преданной супруги, Маргарет. Но как жестоко горевал он сейчас — это превосходило все, что я видела раньше. Когда я осознала, что означают для отца имена, которые выкрикивали эти гадкие старухи, я поняла причину.

Констебль Беккер подхватил отца и понес через лес к выходу. Констебль такой высокий и сильный, а бедный отец такой маленький, что он казался ребенком в могучих руках Беккера. Инспектор Райан шел рядом со мной и настороженно оглядывался по сторонам, словно опасался, что в любой момент на нас могут напасть. Привычный мир, казалось, перевернулся вверх тормашками — достаточно было взглянуть на констебля, который сменил полицейскую форму на неприметную одежду, а уж инспектор тот и вовсе оставил образ головореза и нарядился так, будто собрался в церковь.

Наконец мы оказались в «обитаемой» части парка, прошли мимо наполненного горячим воздухом воздушного шара, миновали канатоходца, который стоял на лужайке и с испугом озирался по сторонам.

Шпили, башенки и арки индийского павильона так призывно манили к себе, что мы остановились передохнуть. Внутри, на сводчатом потолке, был нарисован распускающийся прекрасный цветок. На стенах изображены сцены из восточной жизни: тигр в джунглях; мужчина в тюрбане верхом на слоне; заклинатель, играющий на флейте перед змеей с раздутым капюшоном; толпа людей, дивящихся чудесам пестрого базара.

Констебль Беккер усадил отца на скамейку возле стены. Как я ни пыталась успокоить отца, привести в чувство, он, казалось, не слышит меня. Горе исходило из самых глубин его души, до которых мне было не достучаться.

Беккер и инспектор Райан были явно смущены таким сильным проявлением эмоций. Могу предположить: им никогда прежде не доводилось видеть плачущего, рыдающего мужчину — столь усердно людям вбивалось в головы, что все чувства нужно держать при себе.

Констебли, один за другим приводившие в павильон жалких старух, которых мы видели в лесу, также испытывали недоумение при виде рыдающего отца. Удивленными выглядели и арестованные — эти-то почти наверняка никогда не видели плачущих людей, а сами, скорее всего, позволяли себе поплакать только в одиночестве или в присутствии самых близких друзей. Всех, кто находился в этом необычном павильоне, с детства учили, что проявление чувств равносильно проявлению слабости; им не по силам было постичь беспомощное состояние отца, убитого глубочайшим горем. Это было так же чуждо им, как и изображенные на стенах сцены восточной жизни.

А полицейские все прибывали и приводили новых и новых женщин. Многие совсем ослабли от болезней, но все они отчаянно сопротивлялись и ругались при этом такими ужасными словами, что уши у меня стали красными, как свекла.

— Наверное, вам лучше выйти, — сказал Райан.

Но я не могла оставить отца и так ему и ответила.

Женщин сковали наручниками: правое запястье каждой было соединено с левым запястьем соседки, потом всю цепочку завернули за колонну и сковали запястья двух крайних, образовав таким образом круг, из которого нельзя было выбраться.