Микаэль Крефельд - Пропавший

– Мною получены сведения, что в ваш округ направился перебежчик, – сказал Хауссер.

– Ну и пускай себе, раз ему так хочется, – высказался один из солдат.

– Что ты сказал?

Его товарищ, сидевший рядом, с улыбкой пояснил:

– Границу открыли, полковник. Несколько часов тому назад. Об этом говорят по радио. В Берлине народ точно очумел, первые уже прорвались сквозь контрольные пункты в городе. Говорят, что их осаждают тысячные толпы, желающие перейти на Запад. – Парень ухмыльнулся и покачал головой.

– И что в этом такого забавного?

Солдат пожал плечами, но не перестал улыбаться.

– Полковник прав. Тут будет не до смеха. Мы все потеряем работу, а это значит, что я отправлюсь домой пасти папаниных коров, – ответил один крепыш и тоже заулыбался.

– Наверху есть кто-нибудь из офицеров? – спросил Хауссер, кивая в сторону лестницы.

Они помотали головами и возобновили прерванный разговор. Хауссер обошел стол и похромал наверх. Он поднялся на верхнюю площадку, с которой можно было обозревать всю местность. Мертвая зона была безлюдна. На расстоянии пятисот метров стояла следующая наблюдательная башня, НБ-9, более узкая и высокая, чем та, на которой он находился. Он взял с полки бинокль и, наведя его на соседнюю башню, убедился, что охрана отсутствует. Он понял, что двое солдат из собравшейся внизу четверки пришли оттуда, самовольно покинув пост. Оставалось только уповать на то, что другие пограничники более добросовестно относятся к служебным обязанностям. В этот момент на приборной панели у него перед глазами замигала лампочка, это означало, что сработала сигнализация. Сверившись с планом, Хауссер увидел, что произошло это на расстоянии приблизительно двух-трех сотен метров от башни. Он направил в эту сторону бинокль: из темноты еще никто не показывался. Он подумал, не сообщить ли о происшествии собравшимся внизу часовым, но решил, что это внесет только лишние осложнения. И тут он увидел, как из темноты вынырнул Кристоф, он двигался бегом, держа за руку Ренату, обе сумки он тащил на себе, перекинув через плечо. За ним с пустыми руками следовала Лена. Чемодан ей, очевидно, пришлось бросить в машине. Тут Хауссер разглядел, что у Кристофа были с собой саперные ножницы и бежал он прямо к высокому заграждению. На глаз Хауссер определил, что от Кристофа его отделяет более двухсот метров, и понимал, что ни за что не достанет его из своего пистолета. «Мидас ускользает» , – пронеслось в голове, и он почувствовал, как у него выступил холодный пот. Хауссер повернулся к низкому столику, на котором один из солдат оставил свой калашников. Это был видавший виды, местами покрытый пятнами ржавчины АК-47, словно оставшийся от Советской армии после Второй мировой войны. На свете, конечно, есть другие, более точные автоматы, чем такой «47», однако трудно найти более смертоносное оружие, чем это. Он схватил автомат и снял его с предохранителя. Кристофу в «мертвой зоне» оставалось до ограждения всего несколько метров, дыхание вылетало у него изо рта с паром и тянулось за ним шлейфом. Хауссер приложил калашников к щеке и спустил курок.

Адский грохот стреляющего калашникова наполнил башню. Солдаты внизу вздрогнули от неожиданности. Хауссер наверху продолжал нажимать на спусковой крючок. Его тело сотрясалось от беспрерывной отдачи, и золотой град гильз сыпался вокруг, в то время как в ночь летели пули. В этот миг он ощущал себя карающим богом, посланным на защиту республики.

Когда магазин наконец опустел, Хауссер опустил раскаленный автомат с дымящимся стволом. Из мертвой зоны неслись жалобные крики. Сквозь тучу пыли, поднятой автоматными очередями, проступили лежащие перед заграждением три человеческие фигуры. Из башни невозможно было понять, кто из них жив, а кто мертв.

– Боже мой! – послышался сдавленный возглас солдата, поднявшегося на башню и остановившегося за спиной Хауссера.

Берлин, 20 сентября 2013 года

Могенс высунул голову из воды. Цепи, которыми он был прикован ко дну, звякали о железные стены ванны. Уровень воды понижался, давая ему вздохнуть. Он кашлял и отплевывался, одновременно ловя ртом воздух. Когда последние остатки воды вытекли из ванны, он остался лежать в темноте, рыдая и трясясь от холода. Он потерял счет времени и даже не помнил, сколько раз его топили. Он молил о пощаде, но ледяная вода раз за разом заполняла ванну до краев. Все это было невозможно объяснить. Не было никого, кто объяснил бы, за что его так мучают. Он дошел до того состояния, когда хочется поскорее умереть.

И вдруг его слух уловил, кроме собственных рыданий и звона цепей, какой-то другой звук. Ему показалось, что это музыка. Не та, которую он, перед тем как исчезнуть, слышал на фестивале, нет, это скорее было похоже на марш, звучали барабаны и флейты. Затем вступил детский хор. Дети пели по-немецки, и он попытался уловить слова, но в хриплом реве динамиков трудно было что-то разобрать. «Wir tragen… Wir tragen… die blaue Fahne» [33] Мы несем… Мы несем… синий флаг (нем.) . . Синий флаг! [34] Синий флаг с золотым солнцем был в ГДР флагом Союза свободной немецкой молодежи. Кажется, это была старая скаутская песня. Он догадался, что поет ее пионерский хор. Но зачем кому-то понадобилось включать ему музыку? Он стал звать на помощь, стараясь перекричать пение, но громкость тотчас же увеличили, и музыка заглушила его крики. Музыка словно глумилась над ним, голым и прикованным цепями. Вскоре музыка стихла, и опять опустилась безмолвная тьма. Он ожидал, что сверху на него вот-вот хлынут из крана потоки воды, а скаутская песня была как бы предвестием новой попытки утопления. Но вместо воды тьму прорезал тонкий голос, который обращался к нему из того же хрипящего динамика, из которого только что доносилась музыка. Голос звучал странно и неестественно и гулко отдавался от стен:

– ГДЕ… У ТЕБЯ… ДЕНЬГИ… ПРО КОТОРЫЕ… ТЫ… МНЕ… ГОВОРИЛ? ДЕНЬГИ…

Он как мог вытянул шею.

– Рената? Рената? Это ты? Ты здесь? – ответил он на ломаном немецком.

Последовала долгая пауза. Затем снова раздался голос:

– ДА. Я ЗДЕСЬ… ЗДЕСЬ, РЯДОМ… ТЫ… МНЕ… ОБЕЩАЛ… ДЕНЬГИ?

– За что ты со мной так? – заплакал он. – За что?

– НА ТЕБЯ… НЕЛЬЗЯ… ПОЛОЖИТЬСЯ… ДЕНЬГИ… ГДЕ ДЕНЬГИ?

– Отпусти меня, Рената! Умоляю тебя, отпусти!

– ДЕНЬГИ… ГДЕ ДЕНЬГИ?

– Ты ничего не получишь! – крикнул он в бессильном отчаянии. – Ничего, пока не выпустишь меня! – Голос изменил ему. – Пожалуйста, Рената, отпусти меня!

– БАЛДА! СЛАБАК И БАЛДА!

В тот же миг на него сверху полилась ледяная вода. Он кричал, умоляя Ренату о пощаде, пока вода поднималась все выше. Снова запели юные пионеры, а вода все лилась; под конец их веселые звонкие голоса превратились в далекое бредовое завывание, доносившееся сквозь толщу воды.