Валерий Воскобойников - Опасайтесь бешеного пса

Хосе Уэрта де Линарес ювелирно исполнил поручение, и в результате шесть из восьми совещавшихся не сумели добраться до своих самолетов и автомобилей. Все они по разным, но вполне естественным причинам отправились в мир иной, приостановив хотя бы ненадолго развитие наркорынка.

Вознаграждение безымянному герою было перечислено немедленно в один из ведущих европейских банков. А сам герой растворился в толпе авиапассажиров и отбыл в неизвестном направлении. Специалисты, гадая на кофейной гуще, уверенно называли различные маршруты его пути. На самом деле из Мексики он и не отбывал, а трюк с аэропортом был одной из его обманок.

Однако сам Хосе Уэрта де Линарес страшно вымотался. Сейчас он чувствовал себя сродни альпинисту, который, хотя и сумел-таки подняться на неприступную вершину, вместо сил, необходимых для спуска, испытывал тягучую темную пустоту. В такую пустоту Николай, он же Хосе Уэрта де Линарес и нырнул, едва оказавшись в узком самолетном кресле. Самолетик был небольшим — всего на двенадцать пассажиров и при этом с почти вертикальным взлетом, поэтому требовал укороченной взлетно-посадочной полосы. Полет занимал лишь сорок минут, но Николаю этого времени хватило, чтобы раствориться во сне.

Когда-то его долго тренировали управлять сном. Ученые-практики опробовали на нем самые передовые разработки и кое-чего достигли. По крайней мере раппорта, то есть обратной связи с реальностью, он не терял и мог мгновенно перейти из сна в явь, если бы его сигнальная система сообщила об опасности. Однако в самолете ничего подозрительного Николай не ощущал, а потому, уснув, оказался в Лондоне поблизости от Гайд-парка.

Эту историю он видел уже многократно, и ничего путного она ему не обещала, разве что освобождение в финале. За ним по пятам гнались агенты двух спецслужб — родной, российской, и местной, британской. Николай понимал во сне, что нужен живым обеим сторонам, но если бы его взяла одна, вторая немедленно уничтожила и агентов и его самого. Из этой ситуации выхода не было — точнее, был один, на который надеялись как те, так и другие: он, измотанный, не спавший третьи сутки, сам осознает тупик, в который его загнали, и кончит дело своей жизни собственными руками, не доставшись никому. Но кандидат то ли в пленники, то ли в покойники упрямо продолжал уходить, чем злил своих многоопытных преследователей.

Всякий раз во сне Николай договаривался сам с собой: вот сейчас он доберется до восточного входа в Гайд-парк и, если не произойдет чуда — не появится толпа демонстрантов, то скажет навсегда «прости» этому светлому солнечному дню и голубому небу. Три дня назад он, отказавшись выполнить приказ, сохранил чужую жизнь. То был соотечественник, даже не эмигрант, а молодой российский гений, затесавшийся в чужеземную лабораторию и случайно набредший на открытие, которое в очередной раз могло перевернуть мир. И, в зависимости от того, в чьих руках оказывалось открытие, мир мог измениться в одну или другую сторону. Молодой гений это понимал и не хотел делиться ни с кем, посему Николай должен был помочь ему выпасть из окна с сорок шестого этажа. С точки зрения руководителей спецслужб, это был всего-навсего странноватый молодой хлюпик, слишком много о себе возомнивший. Но к несчастью для них Николай в свободное время давно и с увлечением читал статьи по современной биологии и химии, причем на многих языках, и понимал, сколь величественным было открытие. Не поселись в нем эта слабость — молодой гений три дня назад превратился бы в кусок мякоти на тротуаре. Теперь же он был надежно укрыт. Однако внимание спецслужб переключилось на непослушного киллера, который, по их мнению, стал носителем тайны гения. И они желали выпотрошить из него эту тайну.

Николай знал: ровно в шестнадцать сорок пять из-за угла должна хлынуть толпа демонстрантов, но каждый раз боялся, как бы что-нибудь не переменилось в их планах. Мало ли что могло произойти: достаточно передвинуть начало митинга — и ему конец. Поразительно, что многоопытные преследователи об этой демонстрации не догадывались. Да и он узнал случайно, но зато совсем не случайно уводил их именно сюда.

Две машины: «кадиллак» и «джип» медленно катили следом за ним по Лондону, меняясь местами. Ни одна из спецслужб не желала действовать первой, ибо тем самым мгновенно засвечивалась, к тому же превращалась в мишень. Это его и спасало.

До угла оставалось несколько шагов, открывшееся пространство было почти пустым, если не считать торговцев картинами у решетки парка да прогуливающихся среди зелени за решеткой. Он достиг перекрестка и с усталым отчаянием подумал, что на этот раз чуда не произойдет и, значит, пора с этим миром прощаться. Но как раз в последний миг на него, почти сбивая с ног, и хлынула из-за угла огромная очень странная и очень веселая толпа — мужчины в дамских колготках, девицы в бикини и полу-женщины полу-мужчины в мужских костюмах, даже в котелках. Они несли размалеванные лозунгами воздушные шары, портреты знаменитых людей, и Николай узнавал Оскара Уайльда, Чайковского, писательницу Гертруду Стайн.

Он сначала изумился, приняв их за ряженых, но тут же вспомнил, что это те самые геи и лесбиянки, которые собрались на митинг едва ли не со всей Англии, чтобы отметить международный день единства сексуальных меньшинств. Распевая и пританцовывая, они закружили его в своем потоке, а он, не испытывая никакой к ним, так сказать, идеологической близости, готов был целовать всех вместе и по очереди, потому что ощущал сладкую радость свободы. Он не знал, на сколько они продлили ему жизнь — может, на минуты, а возможно — на годы, но был рад и этому. Каждая новая минута обещала новый шанс.

Иногда его сон прерывался на этом месте, иногда продолжался чуть дальше. Во сне несколько довольно красивых девиц спрашивали у него, к какому направлению в сексуальной жизни он относится. А Николай в это время подумал с сожалением по-мужски: «сколько отличных женщин зря пропадает», и может быть, поэтому отвечал не совсем так, как требовали обстоятельства. «У меня — собственное направление». Но девицы, похоже, истолковали его слова по-своему и стали уважительно поддерживать его направление. Одна даже захотела внести его в список ораторов. Но он быстро скрылся за спинами и от них, потому что понимал: его счастье свободы мгновенно пресечется, стоит лишь засветиться.

На этой подробности прерывался даже самый долгий из снов. Он так и не знал, как ему удалось уйти из толпы демонстрантов.

В который раз Николай изумился — в жизни с ним ничего похожего не происходило. Случалось всякое, но в толпе геев и лесбиянок он не спасался от преследования ни разу.