Валерий Воскобойников - Татуировка

— Не знаю, что и сказать, — не сразу откликнулась Агния.

— И главное, хоть бы слово он мне сказал. Я возвращаюсь из Вологды и ни о чем не догадываюсь. Через полгода он уже там. они вдвоем открывают его выставку. А по идее на его месте должен был стоять я. Он, конечно, вину свою чувствовал и, когда приезжал, даже не звонил. Ну и я ему тоже… Короче, все это лучше не писать, все-таки о покойниках — или хорошо, или ничего… Это я только чтобы вы поняли… Тем более, там он стал гениальным художником. Я лишь некоторые его последние работы видел, и то в слайдах, но это — великая живопись. Да и стоит каждая столько, сколько мне за всю жизнь не заработать.

На этом он свой рассказ и закончил.

Ева стояла на ступеньках около входа в метро «Нарвская» и глядя с высоты на журнальный лоток, ждала, когда поблизости не будет покупателей. Но, как назло, только она делала шаг, чтобы спуститься к лотку, как рядом с ним возникал новый человек и принимался рассматривать обложки тех самых журналов, которые были ей теперь нужны. Только дотронуться до них при посторонних она не смела.

Наконец пространство перед лотком оказалось пустым и Ева, стараясь не показывать спешку, остановилась напротив продавщицы и, неуклюже, стыдясь, указала пальцем на журнал с яркой неприличной обложкой. Таких журналов продавалось множество, и в каком-то из них была помещена фотография Гоши.

Журнал стоил дорого, и Ева долго пересчитывала мелочь, потому что бумажных денег ей не хватило. Она боялась, что мелочи не наберется и тогда придется отходить с двойным позором. Мало того что она, немолодая женщина, мать сына-студента, заинтересовалась таким журналом, так еще и денег у нее нет.

А деньги у Евы в самом деле кончались, если не считать тех долларов, которые она зашила в подушку. Но они могли пригодиться.

Кто-то ей недавно рассказал, что Гошу могли украсть и продать в рабство, что сейчас это дело будто бы очень распространено: в городах воруют юношей и перевозят на Кавказ для продажи. Ева таким россказням не желала верить — ведь она сама родилась, выросла, вышла замуж и родила ребенка на Кавказе, точнее — в Закавказье, но ничего подобного не слыхивала.

— Так ты когда жила в своем Спитаке? — рассмеялись ей в ответ. — До землетрясения? А теперь там многое изменилось.

— В Армении такого не может быть! — возразила она столь твердо, что рассказчик даже смутился.

— Ну в Армении, может, и нет, не знаю, я там не был. Зато там, где был, рабство процветает. Такие теперь порядки. Но некоторым везет — за ними приезжают из России и выкупают.

Ева даже к председателю армянской диаспоры в городе ходила, умоляла связаться с председателями других диаспор — вдруг Гошу продали в рабство какому-нибудь народу. У нее созрел план. Если мальчика по правде продали в рабство, она приедет к его хозяевам и предложит в рабыни себя, а Гошу — чтобы отпустили на волю. Она ведь может делать любую работу, и интеллектуальную, и грязную. Для такой поездки Ева и берегла доллары.

Но сначала надо найти журнал, который в метро рассматривал пассажир. В конце концов ее мальчик мог нечаянно попасть в какую-нибудь грязную историю, и вот теперь его заставляют отрабатывать деньги, снимаясь для таких журналов. А он, испугавшись позора, просто от нее прячется. Если бы это было так! И мало ли, быть может, в том самом журнале о Гоше все и рассказано. Теперь она знала, что умрет, но журнал отыщет.

Скоро оказалось, что это не так-то легко сделать. В первый раз она час ходила кругами около лотков, пока решилась подойти и протянуть за неприличным журналом руку. Но ради сына на какой позор не пойдешь!

Порывшись еще раз в кармане куртки, Ева наткнулась на несколько монет, и мелочи, к счастью, хватило. Ева быстро, чтобы это видело поменьше людей, спрятала дорогую покупку в темный, непрозрачный полиэтиленовый мешок и юркнула в метро. Теперь оставалось поскорее добраться до общежития, закрыться в комнате и перелистать страницы — вдруг как раз на одной из них напечатана фотография обнаженного Гоши.

Всякий раз, когда Ева спрашивала себя, почему сын позволил поместить свою фотографию в журнале, у нее рождался новый ответ. И только одно она поняла сразу — с ним случилась беда. Потому что по своей воле Гоша ни за что бы на такой позор не пошел.

Дорога от метро «Нарвская» до дома заняла чуть больше получаса. Ева покупала журналы каждый раз у нового лотка, чтобы продавцы и в самом деле не заподозрили в ней маньячку. Поначалу она хотела рассматривать их тут же, в ближних подъездах, лишь бы поскорее. Но сразу чуть не попала в беду: не заметила, как следом за ней увязался нетрезвый мужчина. И едва пристроилась на незнакомой лестнице у окна между первым и вторым этажами листать страницы, как он возник прямо перед ней и, дыша на нее своими ароматами, цепко схватил за руку.

Этот тип, видно, решил, что она — «та самая», которая за бутылку согласится с ним на все, и потащил ее через улицу к себе домой. Она с трудом от него отбилась и с тех пор стала листать эти чертовы журналы только дома.

Сегодня журнал ей попался толстый, но, дойдя до середины, Ева поняла: Гоши нет и здесь — дальше шла реклама дорогой мебели, импортных автомобилей, ювелирных изделий, марочных напитков… Она отложила журнал и решила немного полежать — от постоянного голода кружилась голова.

— Олька, ты что, уж совсем оборзела?! Мало того что моего мужика увела, так еще я должна твоего Генку хоронить! — Голос Натальи Дмитренко, жены Миши Петрова, звучал чересчур возбужденно. Скорее всего, бизнес-дама была слегка пьяновата. Продолжать разговор в таком тоне было не возможно, и Ольга решила положить трубку. — Олька, что молчишь? Оглохла, что ли?

— Обдумываю, что ответить, — решила все же отозваться Ольга.

— Я тебе чего звоню-то. Если вам так надо, могу, конечно, в Германию съездить. Но расходы — за твой счет.

— Спасибо, Наташа, я согласна. — Ольга превозмогла гордыню и ответила вполне смиренно.

— Она согласна! — передразнила Дмитренко. — Я вас умоляю! Да ты хоть знаешь, сколько там похороны стоят?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Еще не хоронила никого. Не приходилось пока. — Наталья хихикнула. — У тебя баксы-то есть? Тебе Генка, прости за интимный вопрос, сколько оставил?

— Ничего он мне не оставил, ты же знаешь. Но похороны я оплачу.

— А то смотри, у них там наверняка есть льгота… как это называется… для бездомных, в общей могиле. Как Моцарта хоронили, помнишь? — Она опять хихикнула.

— Не помню. — Ольга попыталась всадить в свой ответ столько сарказма, сколько возможно, но Наталья этого не заметила.

— Генка, конечно, такой же Моцарт, как ты ему — супруга. Ну анекдот вы мне с Мишкой подсуропили! Жила, жила, ни о чем не ведала. Может, вы сговорились и киллера наняли?