Инна Бачинская - Конец земной истории

– Элла Николаевна! – рявкнул Монах, хватая ее за руку, пытаясь нащупать пульс.

Сергей молча стоял на пороге.

– Элла Николаевна? – повторил Монах озадаченно, выпуская ее руку. – Вы живы?

Актриса открыла один глаз, подмигнула.

– Испугался? Жива. Вздремнула слегка. Подними меня, мой юный паж! – Она протянула ему руки, и Монах помог ей сесть. – Это твой друг? – Она с любопытством уставилась на Сергея. – Видный мужчина. И опасный, я таких чую на расстоянии. Познакомь нас.

– Элла Николаевна, что за театр? Где она?

– А ты молодец, догадался. Неужели и правда ясновидящий? Ты опоздал, Олег. Она ушла. Мы выпили кофе, посмотрели альбом, и она ушла.

– Она же могла вас убить!

– Ну… так уж и убить! Я ей сразу сказала, что неопасна. Как я уже сказала, мы посидели, повспоминали былое, в конце концов не чужие, чай…

– Вы понимаете, что она убийца?

– Понимаю. Но я ведь не полиция. Пусть ловят. Что-то, молодые люди, я проголодалась. Как насчет кофейку и парочки канапе? Или чего-нибудь покрепче?

– Закройте за нами. Сергей, пошли! – Монах рванулся из комнаты.

– Олег, подожди! – закричала она. – Послушай меня, старуху, не спеши. Сядь, передохни. И вы тоже, молодой человек. Как вас зовут?

– Сергей, – сказал он от двери.

– Прекрасное имя! Был у меня когда-то друг Сергей… Ой! – Она вдруг схватилась за сердце.

– Только без театра, – сказал Монах, усаживаясь на диван. – В чем дело?

– Хочу кофе! – заявила Элла Николаевна. – Серж, вы умеете варить кофе? Только сначала разденьтесь. Олег! Да сбрось ты свой парашют наконец! Будем пить кофе.

– Да, она убийца. Но она еще и мать Лики! – воскликнула Элла Николаевна. – Эта девочка и так неблагополучна, и ты хочешь рассказать ей, что Юлия – ее мама и убийца? Как она после этого будет жить? Рома ушел, когда понял, а я уходить не собираюсь, я еще постриптизю. И рот буду держать на замке, понял?

– Вы знали ее раньше? Зачем вы соврали, что Лика дочь Каролины?

Старая актриса задумалась на миг.

– Олег, клянусь! Ни сном ни духом! Рома никогда ничего не говорил, ей-богу! – Она размашисто перекрестилась.

– Элла Николаевна! Опять театр?

Она пожала плечами и хмыкнула.

– Даже если бы знала, мой мальчик, даже если бы знала. Ты же понимаешь, что это не моя тайна? Но я ничего не знала! И мне даже странно, что ты мне не веришь, честное слово!

Она смотрела на Монаха взглядом обиженного ребенка, и он понял, что правды у нее не вырвешь. Да и какая теперь разница?

– А когда вы догадались, что Юлия – мать Лики? – спросил он.

– Когда… – Старая актриса вздохнула. – Знаешь, Олег, мне иногда казалось, что я видела ее раньше. Но, как понимаешь, я не присматривалась, она была слишком незаметной фигурой. Вот она! – Актриса ткнула пальцем в фотографию. – Маленькая незаметная девчушка… Ей было не то шестнадцать, не то семнадцать. Тетка работала у нас костюмершей, ну, и пристроила племянницу. Кстати, она не Юлия. Ее зовут Люба. Любовь. На ее беду она попалась на глаза Роме, он пошутил с ней, подарил шоколадку, негодяй, и бедный ребенок влюбился без памяти. Что было дальше… можете себе представить. Все пошло по накатанной. Через пару месяцев она уволилась, а потом почувствовала, что беременна. Призналась тетке – наша Золушка была сиротой – чуть ли не перед родами, боялась, что та заставит сделать аборт. А она свято верила, что ее герой вспомнит о ней и придет. Вернее, прискачет на белом коне. И ждала. Тетка проела ей все мозги и уговорила отдать ребенка отцу. Рома ребенка признал, хотя едва ли помнил об этой Любе. Случилось это в разгар нашего с ним романа. Тетка сказала ему, что мать девочки умерла. Не знаю, как ему удалось уболтать Кару. Знаю одно – после это она совсем свихнулась, и Рома хлебнул и с сумасшедшей женой, и с малышкой. Но ничего, выплыл. А старшие дети так ее и не приняли: как же, они – Левицкие, а она… Ленька называл ее приблудой. Хотя она Левицкая в большей степени, чем эти двое. Знаешь, это был поступок – взять случайного и, по сути, ненужного ребенка! И в этом он тоже… наш Рома.

А девчушка эта, Люба, вышла замуж, очень неудачно, и уехала с мужем. Девять лет назад вернулась одна и стала искать работу. Поступила медсестрой в поликлинику, потом вдруг случайно столкнулась с Левицким. Скажешь, не судьба? Всю жизнь она ждала Рому и дождалась. Он ее даже не узнал. Нанялась к ним в прислуги. Знаешь, она говорит, что была счастлива с ними – с Ромой и Ликой. Ей даже Нора не мешала, она была уверена, что та рано или поздно бросит Рому и уйдет к молодому любовнику. А в конце лета Рома сказал, что умирает от рака. И что-то щелкнуло в ее бедной голове – она поняла, что ничего уже не будет, и решила урвать хоть пару месяцев с ним наедине. Считала, что имеет право. Она рассказывала мне свою историю и плакала. И я плакала вместе с ней… по своей любви, по ушедшей молодости. А ты говоришь – пришла убить. Ничего ты в женщинах не понимаешь, мой юный друг!

Она помолчала, рассматривая кольца на подагрических пальцах.

– Какова ирония, господа! У Ромы было столько красивых, умных, сильных подруг, а женился он на Каролине, которая уже тогда была со странностями, и закончил свои дни с женщиной с еще большими странностями. Кара хотя бы никого не убила… Не знаю, что это было – сумасшедшая любовь или сумасшествие от любви… не знаю!

Она сумела найти какого-то снайпера, который убил Нору. Деталей не знаю и не хочу знать. Не стала даже расспрашивать. Ты, Олег, говорил что-то про снайпера, помнишь? Ты оказался прав, а я не верила. В голове не умещается, просто триллер какой-то. Потом она разобралась с Ниной Сидаковой – та наблюдала за ними в телескоп, за что и поплатилась. Юлия боялась, что она ее узнала. Ну а Алиса… Юлия сказала, она приезжала каждый день, сидела часами, щебетала… и в ней взыграло чувство собственности, ревность… Она задушила ее, когда во второй раз погас свет. Я бы ни за что не подумала, что она убийца, – милая, услужливая, молчаливая. Ты ведь тоже ничего не заподозрил? – Она с любопытством уставилась на Монаха.

– Были моменты, которые показались мне странными, – сказал Монах. – Роман Владимирович сказал, что не заметил ничего подозрительного в тот вечер. Ни жеста, ни взгляда, ни движения – ничего! А он ведь спец по жестам и взглядам. И я вспомнил пресловутый феномен человека в ливрее – его не замечают. Человеком в ливрее была Юлия. И еще… Я был у нее в комнате и видел дорогую косметику и красивые платья… Я не представлял себе, что она пользуется этой косметикой и носит эти платья. То есть, по сути, было две Юлии: одна – домашняя и незаметная, другая – неизвестная… за пределами дома. Она была единственной, у кого не было мотива для убийств. Кое-что забрезжило, когда я говорил с ней после смерти Левицкого. Она испытывала самое настоящее горе в отличие от остальных. Я отнес это за счет безответной влюбленности прислуги в хозяина. Был момент… когда я спросил, знала ли она Каролину. Она ответила, что нет, но запнулась. Соврала. Она не могла не видеть ее в театре. Я думал, что Лика – дочь Кары и ее любовника, а оказалось, наоборот. Никакой из меня ясновидящий. А когда она бросилась к Лике, думая, что та умерла… тут-то меня как обухом по голове! И все встало на свои места.