Виктория Платова - Два билета в никогда

Их было немного – этих сумасшедших. Вернее, всего один.

Дядя Витя, старший брат Папито, старший сын Ба.

Дядя Витя похож на большое дерево. Крона дерева болтается где-то под облаками, производя постоянный – несмолкаемый и недовольный – шум. Дядя Витя недоволен Ба и тем, что Ба вечно сковывает его инициативу. Не дает встать у руля семейного бизнеса, хотя этот руль он, несомненно, заслужил.

Ба так не думает.

– Разберись сначала в своей жизни! Наведи там порядок, а потом поговорим, – заявила тогда Ба.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, конечно, не знаешь! – Смех у Ба страшно неприятный, скрипучий – как будто пенопластом царапают по стеклу. – О таких вещах мужья-рогоносцы узнают последними.

– О каких еще вещах?

– Твоя новая жена – шлюха!

Я хорошо помню этот момент. Кисти тихонько покачиваются перед глазами, в правой руке зажата кукла Барби, в левой – недогрызенное яблоко. Ни яблоко, ни Барби не ждут вторжения извне, но оно происходит – помимо их воли. В домик деточко залетает сорвавшаяся с губ Ба «шлюха».

Шлюхи встречаются в живой природе гораздо чаще, чем прокаженные. Так что с этим ужасным словом у деточко, сидящей под столом, задрапированным скатертью с тяжелыми кистями, не возникло никаких проблем.

– Не смей так говорить о ней!

– Иначе что? – продолжает поскрипывать Ба.

– Просто – не смей!

Дядя Витя перебирает ногами (из «домика» Деточко видны только ноги) и слегка подпрыгивает, как боксер на ринге. Он пропустил удар, но сдаваться не собирается. Я бы тоже не сдалась – ведь речь идет об Изабó.

Изабо – так зовут его жену.

Она – потомок старинного грузинского рода, а может – француженка, а может – инопланетянка. Она – самая красивая женщина на свете. И ни за что не расстанется со своим позвоночником, даже в угоду Ба. Если дядя Витя – дерево, то Изабо – птица. Райская птица. Ба просто завидует – ее красоте, ее свободе. Ее хрипловатому голосу. Даже нездешнее имя вызывает у Ба зависть – вот она и возводит напраслину.

Ба – не единственная, кому не дает покоя Изабо, Ма и Папито тоже обсуждают ее годы напролет.

– Не понимаю, что она нашла в Викторе, – пристает Папито к Ма. – Может, ты объяснишь как профессиональный психоаналитик?

– Деньги, – отвечает Ма.

– Но есть люди богаче. Намного, намного богаче.

– Есть. – Веснушки на лице Ма приходят в движение. – Твоя мать. Но выйти замуж за твою мать она не может. По объективным причинам. Вот и приходится довольствоваться малым. В надежде, что малое прирастет чем-то большим. Со временем.

Даже мне ясно, что она имеет в виду, говоря о времени. О естественном течении времени, когда Ба превратится в слабый оттиск на видеокассете. Не знаю, что уж там представляет себе Ма (Ба на смертном одре, в гробу, под плитой из черного мрамора ☦ ) – но в голосе ее слышатся мечтательные нотки.

– Ты говоришь глупости, Соня.

– Тогда не спрашивай меня о глупостях… А ты что здесь делаешь?

Вопрос обращен ко мне, ведь я всегда оказываюсь поблизости в самый неподходящий момент, «грею уши» – по меткому выражению Папито.

– Ничего. Просто мимо проходила.

– Подслушивать разговоры не очень-то красиво. Тем более – взрослые разговоры.

– Я уже сама взрослая, – с некоторых пор отвечаю я.

– Иди к себе, Анюта.

Вообще-то, я шла на кухню, сварганить себе бутерброд с сыром. Таким же скучным, как и взрослые разговоры моих родителей. А все потому, что они совсем не знают того, о ком говорят. Судят Изабо по себе. Вот и всплывает всякая фигня насчет денег и богатых мужчин, которых Изабо могла бы раздеть до трусов, если бы захотела.

Смешно слушать такие бредни. Но я не смеюсь – чтобы ненароком не выдать тайну. Она состоит в том, что мы с Изабо – друзья.

Упс.

Вот я и написала это – мы друзья. Не такие, как с Котовщиковой (Котовщикова оказалась сволочью ☹☹☹ ) – настоящие.

Я могу помнить об этом всю оставшуюся жизнь. А могу навсегда забыть. Но мы – друзья. И мы – настоящие. Все получилось само собой, почти три года назад, когда мне исполнилось тринадцать и Папито с Ма подарили мне мой первый айфон. 5S – и я в одно мгновение на целый корпус обошла Котовщикову, которая юзала всего лишь простую пятерку. А спустя несколько месяцев на мой все еще не потерянный, не залитый колой и не утопленный в унитазе телефон позвонили.

Это была Изабо.

– Привет, – сказало Изабо. – У тебя вроде день рождения?

Впрочем, в тот момент я еще понятия не имела, что это – Изабо, хотя голос показался мне знакомым, смутно знакомым; я точно знала, что слышала его. Такие голоса не забываются, они врезаются в память, как веревка в шею повешенного, – спасения от них нет. Они проникают даже не в сердце – в кости. И медленно разрушают их изнутри, превращая в желе. Мозги тоже становятся студенистыми, да. Весь процесс занимает секунд пятнадцать.

Анечко уложилась в три.

– Вообще-то, он давно прошел, – прошептала я. – А с кем я говорю?

– Да. Представиться не помешает. Изабо.

Ух ты.

Да, именно так я и подумала тогда – «ух ты». До этого «ух ты» мы виделись лишь несколько раз – у Ба на семейных праздниках и еще один раз на шашлыках, которые устраивал дядя Витя. И еще один – в Мариинке, на балете «Сильфида» (родаки вдруг решили, что пора приобщить дочь к высокому искусству). Мы устроились в партере, а дядя Витя с Изабо – в директорской ложе. То есть это потом я узнала, что ложа директорская – от Ма. Я заметила их первая и начала дергать Ма, тыкать пальцем в дурацкую ложу, где сидела Изабо.

Как птица в клетке.

– Печально, – сказала Ма в антракте, глядя в пространство.

– Что именно? – удивился Папито.

– Мы сидим где-то на выселках, а братец Виктор – в директорской ложе. Это все, что нужно знать о твоей семье.

– По-моему, мы сидим в партере. На хороших местах…

– Не прикидывайся дурачком. Ты ведь понял, что я имею в виду.

– Ты раздуваешь скандал на пустом месте, дорогая.

– Он делает все, чтобы унизить тебя. Он и твоя мать.

– У них тоже непростые отношения. Если это тебя утешит.

– Меня бы утешило совсем другое. Уважение со стороны твоих родственников, хотя бы минимальное. А они вынуждают меня чувствовать себя самозванкой, занявшей чужое место. Выскочкой. Парвеню.

– Если наша семья так уж плоха… Зачем тебе ее уважение, Соня? Это – вне логики.

Вне логики. Точно.

На второе отделение Изабо не осталась – упорхнула. Наверное, ей не очень понравилась клетка, и балет заодно. Ма тоже выглядела недовольной – но совсем по другому поводу. Клан, к которому – по явному недоразумению – принадлежал Папито, отравлял ей жизнь самим фактом существования.