Наталья Александрова - Священный изумруд апостола Петра

Сама Вера Ивановна ушла из школы и уже несколько лет работала массажистом при небольшом фитнес-центре – за это гораздо больше платили, да и надоели ей неуправляемые, наглые школьники, их еще более наглые родители и сложные отношения в педагогическом коллективе.

– На стол! – повторила Вера Ивановна строгим, не терпящим возражений тоном.

Аня вспомнила, как в школе она таким же командным голосом заставляла ее лезть по канату или крутиться на турнике, отжиматься и бегать кругами, и сдалась, она легла на массажный стол и отдала себя в сильные руки массажистки.

– Ну, можно ли так себя запускать! – ворчала Вера Ивановна, разминая плечи и бицепсы. – Ты же грамотная девушка, знаешь, как нужно за собой следить…

– Я слежу, – вяло оправдывалась Аня, – я тренируюсь регулярно… бегаю…

– Вижу я, как ты тренируешься! Вся в синяках и ссадинах… а этот шрам откуда?

– Кот поцарапал…

– Какой кот? У тебя никакого кота нет!

– У знакомых в гостях…

– Ага, и когти у него из хирургической стали!

– Да ладно вам, Вера Ивановна…

– Ладно так ладно, в конце концов, это твоя жизнь, а ты – девушка взрослая… – И она перешла к мышцам спины.

Как ни сопротивлялась Аня, но она вынуждена была признать, что после массажа стала совсем другим человеком.

Она легко соскочила со стола, потянулась и поблагодарила Веру Ивановну.

– Ну так приходи почаще! – проговорила та, отойдя к раковине, чтобы вымыть руки.

Аня увидела, что Вера Ивановна отвернулась, и сделала то, ради чего пришла сюда, то, из-за чего приняла такие серьезные меры предосторожности.

Она шагнула к кадке с растением и засунула туда пакет с серебряной ладанкой.

И уже сделав это, перехватила в зеркале взгляд своей старой учительницы.

– Извините, Вера Ивановна… – протянула она виновато. – Ничего, если я тут кое-что спрячу?

– Так ведь уже спрятала, – женщина пожала плечами. – И вообще, Анюта, могла бы просто сказать, что тебе нужна помощь. Неужели бы я тебе отказала?

– Ну, мне не хотелось вас ни во что впутывать… – начала оправдываться Аня. – Меньше знаешь – спокойнее спишь…

– Все равно уже впутала. Надеюсь, девочка, это не оружие и не наркотики?

– Нет, что вы! Просто ценная для меня вещь… а у меня дома сейчас неспокойно…

– Ну, так и все, – подвела Вера Ивановна черту. – Нужно – значит, нужно, можешь быть спокойна, я никому ничего не скажу. Ты меня не первый год знаешь.

– Кстати, давно хотела вас спросить, как называется это растение?

– Монстера.

Аня еще раз сердечно поблагодарила Веру Ивановну и вышла из фитнес-центра.

Перед зданием Михайловского театра остановился огромный черный «Мерседес». Передняя дверца распахнулась, из машины выскочил рослый парень в черном костюме, внимательно огляделся по сторонам, распахнул заднюю дверцу. Из «Мерседеса» выбрался толстый человек в отлично сшитом костюме, удачно маскировавшем его нездоровую полноту, и с редкими бесцветными волосами, аккуратно разложенными по розовой лысине.

Телохранитель пошел к дверям театра, раздвигая толпящихся перед ними театралов, как ледокол раздвигает полярные льды. Толстяк шел за ним, мрачно и значительно глядя перед собой. Второй охранник шел следом. Под пиджаком у него отчетливо вырисовывался пистолет.

Троица вошла в театр, поднялась по лестнице.

Предупредительный капельдинер в белых перчатках открыл двери ложи. Первый охранник вошел внутрь, быстро оглядел помещение, коротко сообщил:

– Чисто!

Важный толстяк вошел в ложу, устроился в удобном кресле.

Один телохранитель расположился в аванложе, второй застыл в коридоре перед входом.

Прозвенел третий звонок, словно в театре только и ждали появления этого значительного человека. Занавес поднялся, на сцене появился тенор, невысокий лысеющий блондин с круглым наивным лицом, и запел выходную арию.

В это время в коридоре перед входом в ложу появилась сутулая худощавая женщина средних лет, с нездоровым цветом лица и бесцветными глазами за толстыми стеклами очков. В общем, совершенно невзрачная женщина в плохо сшитом костюме мышиного цвета. В руках у нее был сверток в цветной бумаге. Этот сверток был единственным ярким пятном в ее облике.

Охранник окинул женщину оценивающим взглядом, признал ее безопасной и спросил:

– В чем дело?

– Срочная посылка для Михаила Михайловича.

– Посылка? – переспросил охранник. – Разверните!

Женщина кивнула, надорвала бумагу, развернула ее. Потом развернула еще слой, еще. Охраннику надоело наблюдать, он отвел глаза и не заметил, как из свертка показалась черная небольшая трубка, похожая на стильный мундштук для сигарет. Женщина молниеносно вставила в трубку маленькую стрелку и поднесла трубку к губам.

Охранник изменился в лице, потянулся к наплечной кобуре, но он опоздал: раздался негромкий свист, и у него за ухом появилась крошечная стрелка. Глаза охранника остекленели и смотрели теперь на стену, как будто видели там далекое будущее. Или прошлое.

Хотя как раз будущего у невезучего охранника и не было, а его прошлое вряд ли могло кого-то заинтересовать.

Его ноги подогнулись, и он сполз по стене на пол.

А женщина поправила очки и постучала в дверь ложи.

Второй охранник встал, подошел к двери, на ходу вынимая оружие, и вполголоса спросил:

– Олег? Это ты?

– Вашему товарищу плохо! – озабоченным голосом проговорила женщина.

Охранник поднял пистолет, осторожно приоткрыл дверь и первым делом оглядел невзрачную особу с испуганным лицом и порванным пакетом в руках.

– Вы видите, ему плохо! – проговорила та, округлив глаза.

Только теперь телохранитель увидел тело своего напарника на полу и наклонился, чтобы взглянуть на него. Тут же женщина поднесла ко рту свою трубку, и второй телохранитель упал рядом с первым.

Невзрачная женщина огляделась по сторонам.

Коридор был по-прежнему пуст.

Одного за другим она втащила охранников в аванложу, закрыла за собой дверь и открыла дверь ложи.

Толстый человек в ложе не сводил глаз со сцены. Он очень любил оперу, оказывал Михайловскому театру щедрую спонсорскую помощь, и сегодня, когда в этом театре пел знаменитый австрийский тенор, он не мог пропустить такое важное событие.

Поэтому, когда у него за спиной раздался деликатный кашель, он не повернулся, а только недовольно проговорил:

– Ну, что там?

– Вам посылка, Михаил Михайлович! – вполголоса проговорила невзрачная женщина.

– Неужели это не может подождать! – Толстяк поморщился. – Сейчас будет главная ария…

– Это очень срочно! – настаивала женщина.

– Что за посылка? От кого?

– От Вешнякова!

Толстяк удивленно повернулся.

Он увидел в дверях ложи незнакомую, удивительно невзрачную женщину в старомодных очках и некрасивом мышино-сером костюме и брезгливо поморщился. В своем окружении он терпел женщин только молодых, пусть не слишком красивых, но непременно ухоженных и хорошо одетых, все прочие не соответствовали его эстетическому чувству и раздражали самим фактом своего существования.