Аркадий Вайнер - Умножающий печаль

– Кот, любимый, я уезжаю.

– Куда? – не смог я подключиться. – Когда?

– Сегодня. Я тебе говорила… ты, наверное, не помнишь… у меня друзья живут в деревне…

– В глуши, в Саратове?… – задохнулся я.

– Под Брянском. Я бывала у них…

– Лора, там же необитаемая жизнь! Ты уверена, что из нас выйдут Робинзоны Крузы? Томом Крузом я еще могу попробовать! А Робинзоном – ну ни за что! Ну просто никогда!

– Кот, ты не понял меня… Я одна поеду.

– Яблочко мое, ты боишься?

– Нет, Кот, уже не боюсь… Но сейчас я тебе не помощник, не подруга. Гиря на ногах, камень на шее… Я не хочу, чтобы ты вспоминал меня с досадой. Я хочу, чтобы ты вспоминал обо мне с радостью…

Вошел Серега с кофейником, и я сразу запросил его:

– Слушай, командир, Лора хочет свалить в деревню… Это же дичь!…

– Где деревня? Далеко? – деловито осведомился Серега, разливая по чашкам кофе.

– В Брянской области, недалеко от Жиздры, – сказала Лора. – Там у меня друзья фермерствуют в выморочной деревне…

Не очень долго раздумывал мой друган, поведал с солдатской искренностью:

– Лора, вам, пока суд да дело, все равно возвращаться домой нельзя. Лена соберет для вас необходимые на первое время вещички. Сегодня же надо ехать! – отрубил Серега, как судебный исполнитель.

Я еще только возбух, чтобы сказать пару ласковых, а Серега развернулся на каблуках и уперся в меня свирепо:

– Лучше помолчи! Лора дело говорит. Мы не контролируем ситуацию, мы бежим и прячемся. И не выеживайся! Попробуй понять, что Серебровский – это не наш бывший дружок Хитрый Пес. Это совсем другой, неизвестный нам человек… – Он постоял, подумал, будто вспоминал что-то, а потом медленно проговорил:

– И, если хочешь, можешь меня не уважать… Но я часто, со стыдом и болью, ловлю себя на том, что боюсь его…

Я подошел, обнял его за плечи, спросил растерянно:

– Верный Конь, он что, сломал тебя?

А Серега покачал головой:

– Дело не во мне. Он и такие, как он, сломали мир…

Утром, совсем рано, еще не рассвело по-настоящему, ко мне пришла Марина.

Нырнула под простыню, обняла меня, прижалась, и тягота моя, страдание и боль мгновенно утонули, растворились в половодье острого счастливого наслаждения.

Я слышал ее тихо рокочущий голос, смотрел на эти приоткрытые для поцелуя губы с чувственно-нежным разрезом, прикрытые сумраком ресниц глаза – и, безумея, я не воспринимал смысл ее слов, я был с ней, в ней, и мне было все безразлично, и со всем я был заранее согласен. Жаркий, бредовый, сладкий лепет, адреналин, бормочущий в крови, как весенний ручей…

– Санечка, давай плюнем на все. Бросим, забудем… Сделаем другую жизнь…

– Да…

– В богатстве нет ни смысла, ни кайфа. Есть только азарт движения наверх.

– Да…

– Ты все уже сделал… Ты все всем везде доказал… Дальше – пустота, дальше – больше горестей и потерь.

– Да…

– Ты и так почти один… Вчерашняя толпа – не родня, не друзья, это противные статисты, исходящий реквизит. Еще не поздно вернуться в люди…

– Да…

– Ты – умный, талантливый, сильный… Ты можешь все. Стряхни наваждение.

– Да…

– Вокруг – огромный, сказочный мир. Давай обойдем его… Давай подружимся с людьми, которые не зависят от твоей власти и денег… Ты еще не изведал счастья бескорыстной раздачи добра.

– Да…

– И губернатором тебе не надо быть – ты больше любого губернатора. Поверь мне, у нас губернатором человека можно называть только в насмешку. Бетховен, узнав о коронации Наполеона, в ужасе закричал: «Боже, какое снижение вкуса!»

– Да, моя любимая…

– Вся твоя жизнь и так сплошное Ватерлоо, и это звучит не ода «К радости», а Реквием… Остановись, Саша…

– Да…

– Ты сделал свое имя нарицательным, и обозначает оно – деньги!… Ты стал первосвященником дьявольской религии, где веру заменяет жадный азарт. Это дорога в ад.

– Да. А что такое ад?

– Это твоя жизнь, помноженная на бесконечность…

– Да, наверное…

Господи, как невыносимо остро я любил ее в этот момент!…

Какое волнующее недостоверное блаженство!

Короткое счастье, как вздох, – она ведь мне врет. Не знаю, в чем ложь – в чувствах, мыслях, обстоятельствах, планах, намерениях, мотивах.

Но она меня сейчас обманывает. Пытается обмануть. Хотя меня обмануть нельзя, потому что я, пролетая сквозь детали, как безмозглый детектор лжи, как электронный полиграф, все равно сразу фиксирую недостоверность поступающей информации. В системе – сбой! Правильный ответ невозможен…

Не знаю почему, не понимаю зачем, но она хочет обмануть меня. Может быть, уводит за собой, стаскивает со следа? Не знаю.

Но я ее люблю и счастлив прикосновением к ней. Все разумею, все понимаю, а сделать ничего не могу. Да и понимать-то нечего, потому что разум и любовь – непересекающиеся поля, сходящиеся параллели, эмоциональная геометрия Лобачевского.

А иначе как объяснить, что Пушкин, умнейший в русской истории человек, любил беспамятно пустую хорошенькую бабенку, которая его в грош не ставила и стеснялась его, а страстно обожала, наоборот, здорового блондинистого кавалергарда и не угомонилась, сука, пока не погубила единственного, избранника, гения, пришельца…

Глупо рассуждать об уме и любви, когда в твоих объятиях женщина, которая делает абсолютно неинтересным для тебя существование остальных трех миллиардов баб на земле…

Раздался телефонный звонок. Снова, и снова, и снова рвала утреннюю тишину тревожная трель, сигнал тревоги, знак беды.

– Не бери трубку, – испуганно сказала Марина.

– Этот номер знают всего три человека…

В пять утра? Включил с ненавистью и страхом телефон и услышал голос человека 1/43 – аппарат Президента.

– Александр Игнатьич, примите меры, если поспеваете… Сегодня – занавес. Ресурсы исчерпаны… Так сказать, технический дефолт…

Так, лавина поехала вниз. Положил трубку.

– У тебя проблемы? – спросила Марина.

– Да. Сегодня они станут проблемами всей страны…

Гул в голове. Руки немного дрожат. Я встал и начал быстро собираться.

Телефонный звонок вышвырнул меня из пространства счастья, он отсек все предыдущее, как гильотина отрубает и мечты, и воспоминания.

И снова зазвенел телефон. Многовато для закрытой линии в рассветный час! Рванул трубку – человек 1/42, Сафонов.

– Александр Игнатьич! Наш боец ненормальный, Серега Ордынцев, час назад уложил «бетимпексовский» патруль, который захватил Кота.

– Ордынцев?

– Вот именно…

– А где Кот?

– Я же говорю – его Ордынцев увез из Теплого Стана… Наш человек наблюдал.

– Только этого еще мне не хватало сегодня! У вас связь с Ордынцевым есть?

– Он отключил мобильник. Но мы его ведем, – заверил Сафонов. – Я уверен, он повез его к Ленке Остроумовой…