Татьяна Устинова - Запасной инстинкт

Ему нужно было кое-что выяснить. Ему непременно нужно выяснить, кто допоздна оставался в конторе накануне Федькиной смерти, а кто уехал раньше. Ему нужно подстраховаться, а он все никак не мог придумать, как это сделать.

Троепольский все выгружал справочники, проспекты, словари, растрепанные журналы – среди “Electronic Letters”, “Nature” и “Science” попался вдруг “XXL – хороший мужской журнал”, – какие-то распечатки старых проектов, о которых он сам давно позабыл. Потом, тяжеловесно громыхая, из-под пальцев покатилась банка растворимого кофе – Троепольский быстро и виновато усмехнулся, – кодаковский пакет с фотографиями, диски в пластмассовых конвертах, диски в коробках, пакетиках и вообще без коробок и пакетиков.

Полина сунула под мышку свою суперсобаку, присела на корточки и стала рассматривать журналы. – Там макета точно нет, – сухо сказал Троепольский, и она ничего не ответила.

Федина жизнь, вывернутая на ковер, производила странное и болезненное впечатление – как будто без согласия хозяина они вторглись в его личный, интимный мир, как мелкие отвратительные жулики, а он не может прийти и дать им за это по шее! А они… пользуются этим.

– Ничего не понимаю, – пожаловался Арсений, выпрямился и сцепил на затылке руки. – Ты что-нибудь понимаешь, Полька?

Она понимала, но сказать не могла, как китайская хохлатая собака Гуччи.

Троепольский покачался в кресле туда-сюда, наклонился, потянулся и выудил из кучи бумаг на полу разноцветный кодаковский пакет. На пакете были изображены счастливые до идиотизма люди на роликовых коньках. Тоже, наверное, какой-нибудь умник придумал, вроде того, что решил “взять качество за правило”.

Идиоты на картинке Троепольского раздражали, и он перевернул пакет другой стороной. Фотографии веером разлетелись по столу – довольно много. Он стал смотреть по одной. Подошла Полина и тоже стала смотреть из-за его спины. Гуччи часто дышал ему в ухо.

На всех фотографиях был примерно один и тот же сюжет, близкий по идиотизму изображенному на пакете. Федя Греков на фоне разных пейзажей и ландшафтов обнимался с какой-то девицей. Иногда девица позировала в гордом одиночестве. Иногда в одиночестве позировал Федя. Неописуемая красота.

– Кто это, ты не знаешь? – спросил Троепольский, рассматривая девицу. Полина отрицательно покачала головой. Он не мог этого видеть, но почему-то понял.

– Племянница, что ли?

– Нет, племянницу я видела. Это не она.

– Когда ты видела племянницу?

– Три дня назад. Когда ты… к Феде уехал. Она за ним заезжала, а его не было, и тебя не было.

Троепольский откинул голову и снизу вверх посмотрел на Полину, и она посмотрела в его перевернутое лицо.

Вот черт побери.

– Почему ты мне не сказала? – Что?..

– Что за Федей заезжала племянница.

– Троепольский, ты что? Дурак? Какое это имеет значение, заезжала она или нет?

Он вдруг подумал, что это имеет огромное значение.

– Последний раз она заезжала лет восемь назад, еще в старый офис. С мамашей. А тут вдруг приехала, и именно в день его… убийства.

Он выговорил это слово, как-то странно Складывая губы, и Полина вдруг подумала уныло – никто никогда не любил тебя так, как я.

Вот до чего дошло.

– Она сказала, что они ужинать собирались или куда-то пойти. В кино, что ли. Я забыла.

– У тебя есть ее телефон?

– Телефон? – поразилась Полина. – Фединой племянницы?!

– Ну, не моей же! – сказал Троепольский нетерпеливо, отвернулся, и ей стало легче дышать. – У меня где-то есть телефоны матери или сестры. Наверное, надо позвонить…

– Наверное.

– А это тогда кто? Если не племянница? – И он опять стал перебирать фотографии. Краски были сочными, а лица счастливыми.

– Подружка?

– Полька, ты когда-нибудь видела, чтобы он фотографировался с подружками? И вообще, его подружек ты видела?

Полина призналась, что, пожалуй, нет.

– А я видел, – заявил Троепольский. – Фотографировать их не было никакого смысла. Во-первых, они все на одно лицо, во-вторых, для фотографирования совершенно непригодны.

– А для чего пригодны? – наивно спросила Полина, которая и вправду не поняла.

Троепольский объяснил – для чего, очень точно и ясно сформулировал, это он умел.

– А тут явно не проститутка. – И он помахал фотографией у Полины перед носом. Она проследила за его рукой.

Ее не интересовали Федины снимки, и она не понимала, почему они интересуют Троепольского.

Ее интересовал договор, на котором кто-то написал черным фломастером: “Смерть врагам” – и то, как он попал к Троепольскому в спальню.

Она была уверена, что, как только узнает ответ на этот вопрос, узнает ответ и на все остальные – имя врага вдруг проступит на поверхности, как детская переводная картинка проступает из-под туманного слоя скользкой и мокрой бумаги.

– Где ты взял договор с Уралмашем, который я у тебя видела?

– Не знаю, – сказал он быстро, и Полина поняла – соврал. Опять.

Зачем?! Зачем?!

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что это странно – макет пропал, а договор почему-то оказался у тебя дома! Ты же никогда не берешь домой бумаг!

– Не знаю, – повторил он упрямо, – понятия не имею.

Он врал, и это пугало ее ужасно!

Он не мог быть причастен, она точно знала, что не мог, но почему-то он врал! Что он задумал? Имело ли это отношение к Фединой смерти? Или он впутался во что-то такое, из чего не знает, как выбраться? И тогда Федина смерть – только начало?!

На столе тренькнул телефон, и они оба вздрогнули, словно Федя мог позвонить с того света. Они посмотрели друг на друга и на аппарат, который опять нетерпеливо тренькнул. Полина протянула было руку, но Троепольский опередил ее.

– Я сам.

– Арсений Михайлович? – спросила в трубке Шарон Самойленко. – Это вы?

Троепольскому ничего не оставалось делать, как признаться, что это он.

– Вам Грекова звонит, – сообщила Шарон. “Звонит” она произнесла с ударением на первый слог, разумеется. Троепольский поморщился – он не мог слышать ничего такого.

– Какая Грекова?

– А такая, что покойника нашего родная сестра Галина. Она звонит. Будете говорить или не будете?

– Да. Буду, – и, закрыв трубку рукой: – Полька, если вы завтра не найдете ей замену, я ее убью, меня посадят, контора развалится, и вы все останетесь без работы и без зарплаты. Здравствуйте, Галина, это Арсений Троепольский.

– Арсений! Господи, какое несчастье!

– Да, – согласился Троепольский, – несчастье.

– Мы остались совсем одни, сироты. У нас был только Федя, и его не стало! Арсений, кто мог… как мог… такой чудесный, чудесный был человек.

– Чудесный, – опять согласился Троепольский. Полина стояла у него за спиной, Гуччи как будто придвинулся – сопение раздавалось прямо у него над ухом. Троепольский слегка повернул голову и оказался нос к носу с китайской хохлатой. Она – он то есть – выкатила глаза, подумала и лизнула его в щеку. И когда его лизнула китайская собака, ему вдруг полегчало – так, что он даже смог слушать рыдание Фединой сестры в трубке, оставшейся “сиротой”.