Татьяна Устинова - Седьмое небо

— Доброе утро, — сказала она. — Почему вы меня не разбудили?

Она выглядела усталой и казалась старше. На шее отчетливо, как будто нарисованные чернилами, проступили синяки. Егору внезапно стало жарко.

— Что вы смотрите? — спросила она, перехватив его взгляд, и осторожно потрогала шею. — Сейчас я водолазку надену…

Она вернулась через пять минут в черной водолазке, закрывавшей шею. Егор был ей благодарен. Ему очень не хотелось, чтобы Димка увидел синяки. Вряд ли бы он догадался, что синяки имеют к Егору самое непосредственное отношение, но лучше бы брат их совсем не видел.

— Что вы надумали? — спросила Лидия и понюхала вкусный пар, поднимавшийся из кружки. — Вы ведь думали обо всем этом?

— Конечно, — согласился Егор. — Мне нужно посмотреть эти бумаги. Бумаги или копии, все равно. Обязательно нужно.

— Я могу вам пересказать своими словами, — предложила Лидия и отхлебнула кофе.

— Своими словами вы уже изложили в газете, — усмехнулся Егор, — и мне это совсем не подходит.

— Почему?

— Потому что я не понимаю, откуда они взялись. Если это чистая подделка, тогда дело можно закрывать. Я выиграл. Если нет…

— Что значит — закрывать? — Лидия поставила кружку. — Что значит — чистая подделка?

— Лидия Юрьевна, — начал Егор терпеливо, — могут быть два варианта развития событий. Первый. Эти документы — чистая лажа, как выражается мой брат. В этом случае мне нужно только найти их и доказать, что они лажа. Это очень просто. Существуют всякие экспертизы и так далее. Я объясняю своему шефу, что это лажа, шеф принимает мои слова к сведению, и я начинаю заниматься освоением новой специальности и заодно поисками того, кто меня подставил. Вариант второй. Эти документы — подлинные.

— Что значит — подлинные? Вы же с пеной у рта вопите, что помыслы ваши чисты, как у буддийского монаха, а сами вы ни в чем не виноваты?

— Лидия Юрьевна. — Егор налил себе еще кофе. — Вы просто удивительно тупы для журналистки, которая взялась разоблачать врагов народа. Я подписываю в день иногда по десять договоров. Естественно, если они идут от тех, кому я стопроцентно доверяю, я не вчитываюсь в каждое слово. Конечно, я их смотрю. В общем и целом…

— А я думала, что вы профессионал, — протянула Лидия, — в общем и целом…

— Послушайте, вы, профессионал! — Он поднялся и навис над ней, опершись руками о стол. В сантиметре от ее носа был его свитер, пахнувший точно так же, как пальто, — свежо и дорого. — Вы заварили всю эту кашу…

— Нет, — перебила Лидия, на всякий случай вжавшись в стену. — Вы заварили всю эту кашу. Я всего лишь слепое орудие. — Она криво усмехнулась. — Хотя я еще до конца не решила, верить вам или все-таки не верить.

— Как хотите, — сказал Егор любезно. — Как вам будет угодно. Однако сегодня в пять утра бумаги из вашей квартиры пропали. Практически на глазах у изумленной публики.

Лидия помрачнела.

Да. Не было никакого резона красть у нее бумаги, если они представляли опасность лишь для Егора Шубина.

Он убрал со стола ладони, перестал нависать над ней и сел на место.

— Что значит — подлинные? — помолчав, спросила Лидия.

Он искоса взглянул на нее.

— Представьте себе, что есть договор, который я читаю не слишком внимательно, потому что это самый обычный договор, каких через меня проходят сотни. Я подписываю его, как подписывал вчера и позавчера, отдаю человеку, который его принес, и забываю о нем. Этот человек, выждав время, аккуратно меняет в договоре название фирмы и какие-нибудь цифры и даты и преподносит вам.

— Как меняет? — не поняла Лидия. — Как можно изменить что-то в подписанном и завизированном договоре?

— Да как угодно! — завопил Шубин с досадой. — На этот счет есть масса технологий. Название, например, можно заклеить специальной полоской, а сверху впечатать другое. А потом снять полоску вместе с новым названием. Если в лупу не смотреть, эту полоску ни за что не заметишь, она ни по цвету, ни по фактуре не отличается от бумаги и не оставляет следов. Можно с помощью какой-нибудь сложной химии сделать так, например, чтобы нижнее название проявлялось на бумаге, только полежав несколько часов на свету, а верхнее без следа устранялось… я не знаю… обычным ластиком.

Лидия смотрела на него во все глаза.

— Вы что? — спросила она с подозрением. — Шпион?

— Я адвокат без работы, — объявил он холодно. — И это все элементарные вещи, Лидия Юрьевна. Так вот. В этом случае ситуация гораздо сложнее. Доказать, что я их не подписывал, невозможно именно потому, что я их подписывал. И тогда мне остается…

— Что? — спросила Лидия.

— Мне остается только найти человека, который принес договор. Это проще, чем в первом случае, потому что подделать бумаги может кто угодно, а людей, чьи договоры я подписываю не глядя, не так уж много. — Он улыбнулся. — Десятка полтора, я думаю…

— Полтора! — фыркнула Лидия. — Полтора десятка человек вы будете проверять как раз до весны. Да и непонятно, как именно их можно проверить…

— Как раз понятно, Лидия Юрьевна. — Егор допил свой кофе и задумчиво поболтал туркой, как будто оценивая, хватит ему на вторую чашку или лучше сварить еще. — Название “Континенталь” выбрано не зря. Это длинное и глупое слово, не несущее никакой смысловой нагрузки. Кроме одного. По числу букв оно должно совпадать с тем, что было написано снизу. Понимаете? Одно слово можно заклеить, замазать, видоизменить и так далее. Но расстояние между словами ни заклеить, ни изменить нельзя. Мне нужно название, в точности совпадающее с этим по длине, а их совсем немного. Гораздо меньше, чем полтора десятка.

Тимофей Кольцов задумчиво брился перед зеркалом, когда в ванную вошла Катерина.

— Привет, — зевая, сказала она и привалилась щекой к Тимофеевой спине.

— Привет, — ответил он и перестал бриться. — Ты чего так рано?

— Я — как ты, — сонно объявила Катерина. — Если ты начинаешь работать в восемь, почему я должна начинать работать в десять?

— Потому что ты — моя жена, — заявил он, осторожно поворачиваясь, чтобы обнять ее. — Ты моя жена и можешь вообще больше никогда не работать. Хочешь, я тебя с сегодняшнего дня уволю?

— Попрошу без феодальных замашек. — Она потерлась о него снизу вверх, зачем-то поцеловала в ладонь и стала наполнять необъятных размеров ванну. Потом скинула на пол халат, переступила через него и с видом герцогини, принимающей утреннее омовение, шагнула в пенящуюся воду. Тимофей смотрел на нее, затаив дыхание.

Воды было еще мало, она белым ключом кипела вокруг ее розовых коленей, маленьких ладошек, которыми она водила по пенным горам, и — Тимофей на секунду прикрыл глаза — вокруг груди, которая всегда так хорошо помещалась в Тимофеевых ладонях, как будто это было ее главным предназначением. Вода то заливала, то снова открывала соблазнительные выпуклые соски. Тимофей почувствовал, что взмок.