Татьяна Устинова - Седьмое небо

Катерина была страшно горда, что у нее такой муж.

— Марк Штерн, радио “Свобода”. Господин Шубин, как вам удалось доказать свою непричастность к скандалу, ведь документы, опубликованные в прессе, недвусмысленно указывали на то, что за всем этим стоите именно вы?

Шубин помедлил с ответом, глядя в переполненный зал.

— Как вы прекрасно понимаете, я был очень заинтересован в том, чтобы представить такие доказательства, — начал он. — Это оказалось не просто. Правда, у меня все время имелось одно важное преимущество. Я точно знал, что не делал ничего из того, что опубликовала газета “Время, вперед!”. — Он слегка улыбнулся, по всему залу опять полыхнули вспышки. — Я не могу посвящать общественность в тонкости своего частного расследования, скажу только, что я нашел свидетеля, вернее, свидетельницу, чьи показания убедили… моих коллег в том, что господин Барышев просто пытался использовать юридическую службу и меня в личных целях. Кстати сказать, к тому времени, когда я ее нашел, наша служба безопасности уже установила, что цепочку организовал именно Барышев, Все документы, как только что заявил Тимофей Ильич, переданы в Генеральную прокуратуру.

— Владимир Дмитриев, “Аргументы и факты”. Господин Шубин, имеет ли отношение к этому делу внезапная смерть одного из ведущих обозревателей газеты “Время, вперед!”, Григория Распутина, а также увольнение заместителя главного редактора этой газеты Игоря Леонтьева?

— О смерти этого журналиста я слышу впервые, — ответил Шубин холодно, — впрочем, случается, что и журналисты от чего-то умирают. Верно? Что касается увольнения господина Леонтьева, то, насколько мне известно, это было сделано по решению редакционной коллегии, поскольку именно господин Леонтьев так поспешил с опубликованием совершенно не проверенного материала.

— Вы будете преследовать эту газету в судебном порядке?

На этот вопрос почему-то ответил сам Тимофей Кольцов:

— Газета принесла нам официальные извинения, которые мы приняли. Начинать процесс мы не станем. В конце концов, мы сами не сразу разобрались в ситуации. Кроме того, у нашей юридической службы в данный момент накопилась масса дел, и добавлять к ним лишний судебный процесс нам кажется нецелесообразным.

— Господа, последний вопрос, — неожиданно включился промолчавший всю пресс-конференцию ведущий Михаил Терентьев.

— Все, — тихонько сказала Катерина Солнцева, — пошли.

Абдрашидзе кивнул, поднимаясь. Им нужно было незаметно и тихо выскользнуть из зала за несколько секунд до окончания. Батяня никогда не ждал свою команду, даже если их в самом деле задерживали непреодолимые обстоятельства.

Катерина протиснулась к маленькой боковой двери, Венедиктов делал ей знаки. Не понимая, что ему от нее нужно, она кивнула и улыбнулась. Пресс-конференция закончилась. Охрана Кольцова теснила журналистов, которые рвались к столу в надежде получить хоть самое коротенькое, но эксклюзивное интервью.

— Прямой эфир на сколько рассчитан? — спросил рядом Абдрашидзе. Через десять минут начинался прямой эфир на “Эхе Москвы”, то самое эксклюзивное интервью, которое Тимофей даст Бенедиктову, единственному из всех.

— Ты же знаешь, — сказала Катерина рассеянно. К ним приближался Тимофей, окруженный охраной, а журналисты уже атаковали Шубина. — Пятнадцать минут.

Они вошли в смежную комнату, и через несколько секунд туда же ввалился Кольцов со свитой.

— Как мне надоело это дело! — заревел он сердито. — Да еще прямой эфир какой-то выдумали!

— Ты молодец, — шепнула ему Катерина. Все отошли от них, они вдвоем стояли в центре магического круга, в который никто не смел вступить, — я знаю, как тебе было непросто…

— Уж это точно, — буркнул Тимофей Ильич, — а Шубин ничего… Не сдрейфил, хоть я его и пугал, когда публикацию увидел… Я думал, он хлипкий, а он ничего… Ты заметила ту девицу, с которой он тогда приехал? Ну, которая статью написала?

— Нет, — ответила удивленная Катерина. — А что, она была?

— Была, — произнес Тимофей, внезапно приходя в хорошее настроение, — и смотрела на него, как влюбленная кошка. Мне Дудников сказал, что они на почве спасения утопающих очень душевно сблизились.

Это было смешно и совсем непохоже на ее мужа. Она засмеялась и, глянув по сторонам, быстро его поцеловала.

— Ты просто старый сплетник, — сказала она Всесильному, Великому, Могучему и Ужасному Тимофею Кольцову.

— Егор Степанович, вы просили напомнить, что в четыре часа у вас совещание с начальниками отделов, а в шесть Муромцев из Министерства юстиции.

Егор с раздражением посмотрел на селектор. Зачем он собирает это совещание с начальниками отделов? О чем они будут совещаться? Хоть бы кто напомнил ему, что это за совещание такое и зачем ему понадобилось его собирать!

Он откинулся в кресле и потер глаза под очками.

— А вы не знаете… — начал он, поддавшись порыву, но остановился. Не спрашивать же в самом деле у собственной секретарши, какого черта он назначил это совещание!

— Да, Егор Степанович? — спросила секретарша из селектора таким угодливо-сладким голосом, что у него даже зубы заболели. Почему он ее не увольняет, когда она его так бесит?!

Из человеколюбия, вот почему, решил он внезапно. Побегал неделю без работы и без надежды на нормальную жизнь, вот теперь и… не увольняет.

Чтобы понять другого человека, нужно ненадолго влезть в его шкуру…

— Ничего, — буркнул он и нажал кнопку отключения громкой связи, но через несколько минут, только он вчитался в бумаги, селектор снова призывно хрюкнул, требуя его внимания. — Ну что еще?

— Егор Степанович, — проговорила секретарша виновато, — я забыла сказать… Из приемной Тимофея Ильича сообщили, что он улетает не в понедельник, а вечером в четверг, и вы соответственно тоже…

— Замечательно, — пробормотал Егор, — узнайте хоть, какая там погода в этой Женеве.

— Хорошо, Егор Степанович, — быстро ответила секретарша и отключилась.

Он снова накинулся на работу, которой за время его отсутствия накопилось какое-то совершенно неправдоподобное количество. Он даже представить себе не мог, что неделя — это так много. Или у него просто очень плохо организованные сотрудники, которые без него ничего не могут?

И дома все не слава богу.

Любимый братец объявил, что в институт он больше не пойдет, потому как понял, что это совершенно “не его”, а станет заниматься бизнесом. А уж позанимавшись немного, он поймет, чему должен учиться.

Идиот, сопляк…

Дед, конечно, моментально прикинулся больным и немощным, и лекарство от его немощи было только одно — Димкино возвращение в институт, куда тот возвращаться не собирался.