Татьяна Устинова - Персональный ангел

Он был бы счастлив, если бы Маша водила их неделю. Или год. Но медведей шлялось всего четверо. И они очень быстро кончились.

Как-то она поняла, что он все время хочет есть. И стала подкармливать его бутербродами с колбасой. У Тимофея была сумасшедшая гордость, но он ел потому, что голод совсем одолел, а колбаса казалась необыкновенным, божественным наслаждением. Никогда в жизни потом он не ел такой колбасы. Она делала вид, что не видит, когда он таскал у медведей толстую кормовую морковь и тяжелые, серые, влажные куски слежавшегося сахара.

Однажды она купила ему мороженое, чем оскорбила его ужасно. Поесть – да, поесть не очень стыдно, когда от голода подводит худой грязный живот. Но мороженое! То, что по воскресеньям покупают эти занудливые идиоты своим противным детям с велосипедами и самокатами! Такого унижения Тимофей перенести не мог. Он не желал этого мороженого, он приходил сюда вовсе не за подачками. Если она хочет, он будет с ней дружить, а подачек ему не надо.

Они быстро помирились, и как-то так вышло, что сразу же после примирения съели это мороженое, разделив пополам.

Потом она вышла замуж и уехала.

“Я не могу взять тебя с собой, – так она сказала. – Ты понимаешь? Я очень бы хотела, но не могу. У тебя же, наверное, есть родители, да?”

При ней он не мог заплакать. Еще бы! Черный от внезапно свалившегося на него горя, он ушел, решив больше не приходить никогда, но через три дня явился снова в надежде, что весь этот ужас про ее отъезд – неправда.

Чужая тетка в теплом ватнике чистила клетки и покрикивала на медвежат. Маша никогда ни на кого не кричала. Пакет с морковью и хлебом – его пакет! – лежал совсем не так, как клали его они с Машей. Подросшие за лето медвежата играли на камнях и даже не заметили Тимофея, прижавшегося к сетке.

В зоопарке почти никого не было – холодно, осень, и будний день. Он обошел все клетки, проверил всех зверей. Все было в порядке. Слонов на зиму устраивали в теплом павильоне. Там тоже имелись знакомые – сторож Дима и ветеринар Кузьмич, но Тимофея оттуда быстро прогнали, и, устав бродить, он лег под одним из громадных деревьев, которые на табличке при входе таинственно и непонятно назывались реликтовыми.

Сначала он просто лежал, как собака, на куче остро пахнущих, жестких и странных листьев, потом стал тихонечко подвывать, засовывая между колен замерзшие грязные руки.

Все кончилось. Больше в его жизни ничего не будет. Лучше бы он умер, не дожидаясь этой холодной осени, в которой так остро и сладко пахнут опавшие с реликтовых деревьев листья и подросшие медвежата не узнают его.

Он остался совсем один. Маши больше не будет. И лета больше не будет. Будут осень, дождь, ранние сумерки, а к весне медвежата совсем вырастут и больше не узнают его. Никогда.

Маленький Тимофей долго жалел себя, лежа на куче опавших листьев и глядя в далекое равнодушное небо. Потом встал и ушел из зоопарка.

Навсегда.

Чего-чего, а силы воли маленькому Тимофею было не занимать.

Он вдруг увидел перед собой темную воду и бетонные сваи пирса и понял, что плачет. Щеки замерзли от слез – ветер, холодный и крепкий, нес из Норвегии стужу.

Что со мной?! Я никогда не разрешал себе думать об этом. Я не разрешаю себе думать об этом и сейчас. Да что же со мной?!

Он торопливо вытер глаза и повернулся в сторону берега. Ребята стояли близко друг к другу, Тимофей видел огоньки их сигарет. Леша как-то сказал, что они стали курить, чтобы было не так долго ждать его с совещаний, встреч, свиданий. И с пирса.

Все в порядке. Никто ничего не видел. Никто ничего никогда не узнает. Это точно.

Он уговаривал себя и верил. Уговаривал, и дрожь проходила. Уговаривал, чтобы можно было продолжать жить.

Он швырнул в море остатки зажигалки и зашагал к берегу, недоумевая, почему вдруг вспомнилось все это? Дьявол приходил только по ночам, днем он появлялся редко и исчезал очень быстро.

Почему вдруг сейчас?

Может, все дело в девице, смущавшей покой Тимофея вот уже четыре дня. Он хмыкнул и засунул в карман замерзшую правую руку. Охрана, завидев шефа, радостно пристроилась сзади. На собственной Тимофеевой территории они никогда особенно не напрягались, зная, что мимо наружной охраны даже муха не пролетит, не то что местный калининградский террорист. Они, бедолаги, надеялись, что он сейчас на подъемничек – и домой. Работать, работать и работать, как завещал всем новоявленным бизнесменам великий революционный вождь и учитель. Но Тимофей пошел вокруг – по аллее, а потом по лестнице, вверх, к дому, еще не видному над обрывом.

Что же такое в этой девице, что волновало его? Никогда в жизни он не позволял себе волноваться ни из-за одной женщины.

Он едва помнил, как женился. На Людмиле – потому, что время пришло и все женились. На Диане – потому, что по статусу нужно было иметь жену, юную и красивую, как греческая богиня. Что о нем думали его жены, как относились к своей роли, которую обе они исполняли в разное время и с разным успехом, он не знал и знать не желал. Ему было не до них.

Первая пришлась как раз на пору становления, когда бизнесу было отдано все, и душа, и тело. Вторая – в момент проявления небывалых амбиций и попыток победить дьявола. У Тимофея не было ни времени, ни сил, ни желания заниматься новой женой. Она появилась, и слава богу, протокол соблюден, роли распределены, а остальное его не касалось.

Время от времени стрясались у него более или менее случайные ночи с более или менее случайными женщинами, большинство из которых он вряд ли бы вспомнил на следующий день по имени.

Юлию Духову помнил.

Она его забавляла. Как и всех остальных окружавших его мужчин и женщин, он видел ее насквозь. Видел ее брезгливость и неприязнь к нему, ее попытки устроить его жизнь так, как это представлялось ей выгодным, ее затеи, ее амбиции, ее усилия приподняться над всеми.

С сочувствием человека, побывавшего в одинаковой с ней переделке, он позволял ей многое из того, чего не позволял никому. В конце концов оскорбительно нищее и несправедливое детство роднило их. Она тоже тщательно скрывала часть своей биографии, и Тимофей ей в этом не препятствовал, вполне понимая ее чувства.

Неизвестно, сколько бы так продолжалось, не возжелай она слишком многого и не начни действовать во вред ему, Тимофею Кольцову. Этого он при всем сочувствии допустить никак не мог, и поэтому Юлия уже три дня занимала замечательную, спокойную и, главное, очень далекую должность представителя по коммерческим вопросам холдинга “Судостроительные верфи Тимофея Кольцова” в Женеве. Тимофей радовался, что смог так хорошо все устроить. Выгнать Юлию на улицу он вряд ли сумел бы.

Теперь нужно было разобраться с Катериной Солнцевой.