Татьяна Устинова - Персональный ангел

Приходченко переглянулся с Абдрашидзе и поднялся с кресла. Сегодня любимые сотрудники раздражали его так, что ему приходилось стискивать зубы, чтобы не начать метать в них предметы.

– Что за номера? – спросил он, тяжело глядя на Катерину. – У тебя что, от мании величия крыша съехала совсем? Мы теперь будем общаться письменно, как в кино про шпионов? Или я чего-то не понимаю? Ты подозреваешь в государственной измене кого-то из нас?

– Олег, я никого не подозреваю, – побледнев, ответила Катерина и тоже поднялась, комкая в руках рисунок с лошадью. – Я хочу принять минимальные меры предосторожности. Я хочу максимально ограничить доступ к информации. Я хочу, чтобы каждый знал только тот кусок, который необходимо знать, чтобы работать, и все. Не больше и не меньше. Пойми ты, что так дальше продолжаться не может!

Приходченко тяжело задышал, и Абдрашидзе окликнул его предостерегающе:

– Олег!

– Кать, ты и вправду сдурела, – заявил Скворцов. – Ты себе-то доверяешь?

– Я не могу больше так работать, – вдруг заорала Катерина и хлопнула ладонью по столу. Слава Панин быстро налил ей воды из графина. – Я не могу думать, зная, что все становится непостижимым образом известно той стороне! Это просто мистика какая-то. И не нужно делать вид, что все здесь присутствующие кротки и наивны, как агнцы божьи. Подозревать противно, я понимаю. Поэтому все оставляют это приятное занятие мне. Никто не высказывается, все помалкивают, и каждый думает про другого. Давайте правда общаться в письменном виде. Каждый пишет записки и получает на них ответы, как в кино про шпионов. Другие предложения есть?

Прокричавшись, она села на место и попила воды из стакана.

Все молчали, стараясь не смотреть друг на друга.

– Мне знакомый парень из “Вестей” сказал, что Гриня готовит широкомасштабное наступление, – сказал Терентьев и снял свои двухсотдолларовые очки. – Надо адекватные меры принимать, как говорит наш друг премьер-министр.

– Мы знаем, – огрызнулся Приходченко. – Только мы теперь не можем рассказать друг другу, что это будут за меры. Солнцева не разрешает.

– Я все всем разрешаю, Олег, – заявила Катерина. Она вдруг очень устала. – Хотите, продолжайте развлекать “тот берег” рассказами о том, что мы будем делать в ближайшем будущем. А я пойду поработаю.

Она поднялась, одним движением засунула в портфель все свои бумаги и пошла к выходу из кабинета.

– Вернись, Катерина, – велел Приходченко.

– И не подумаю даже. – Она взялась за ручку двери и остановилась, оглядев все высокое собрание. – Не надо утешать себя тем, что у меня “бабские штучки”. Как говорит наш любимый шеф Михаиле Иванович, лучше переспать, чем недоесть. В том смысле, что пусть у меня будет трижды паранойя, дарить Грине Островому свои собственные идеи я не собираюсь. Лучше я перестрахуюсь, чем недосмотрю. Так что читайте и присылайте отзывы в письменном виде!

Дверь за ней резко закрылась. Оставшиеся мужчины переглянулись.

– Мне не хотелось бы, чтобы девушка оказалась права, – сказал наконец Игорь Абдрашидзе с сильным грузинским акцентом. – Совсем не хотелось бы…

– Вы что, спятили? Разве можно работать так топорно?

– У вас что-то стряслось, правильно я понимаю?

– Да ничего у меня не стряслось, кроме того, что девушка подозревает всех. Что, в самом деле, за глупость? С чего вам пришло в голову, что, если вы обладаете информацией, ее можно использовать так примитивно?

– Вы не понимаете. Мы делаем это именно для того, чтобы они перестали доверять друг другу. Утечка слишком очевидна. Теперь остается просто поссорить их между собой. И с шефом. Пока они будут разбираться, поезд уже уйдет.

– Или служба безопасности вычислит утечку.

– Если и вычислит, то только девушку. Не бойтесь.

– Мне жить охота. Я голову подставляю, не вы.

– Так ведь не даром подставляете, верно?

– Короче, я настаиваю, чтобы информация использовалась не так топорно и открыто. Иначе вся затея потеряет смысл задолго до конца.

– Ладно-ладно. Не трусьте. Пожелания учтем…

Адекватные меры, которые предлагали принять Солнцева и Панин, были просты до чрезвычайности.

Они предлагали собрать воедино всю грязь, которая напечатана в последнее время о Тимофее Кольцове, и напечатать ее заново.

Поначалу Абдрашидзе решил, что лучшая творческая единица Приходченко и впрямь спятила, пока не прочитал макет, который прилагался к проекту.

Прочитав, он стал хохотать и с грузинской непосредственностью хлопать себя по бокам.

Расположенные в предложенном порядке, разоблачительные цитаты полностью противоречили друг другу и читались как анекдот, К каждой цитате прилагалась ссылка на издание и дата выхода.

– Ай да девка! – хохоча, сказал сам себе Абдрашидзе и махнул рукой секретарше, заглянувшей проверить, все ли в порядке с шефом. – Огонь-девка!

Больше того, “огонь-девка” предлагала напечатать еще и хвалебные цитаты о Головине, которые тоже прилагались.

Неизвестно, сколько прессы было перелопачено, прежде чем нашлись эти убогие, корявые, в худших традициях семидесятых хвалебные песнопения.

Были тут и “мудрость руководителя”, и “человеческое тепло”, и “всенародная любовь”, и “забота о людях”. Далее шли статистические данные о безработице, невыплате зарплат и пособий, об окладах депутатов местной думы, о количестве купленных и записанных на детей квартир. Все как полагается.

Не зря Приходченко трясется над этой девкой, решил Абдрашидзе, закрывая папку. Способная девка. Огонь, одним словом, хотя на вид бледная и вялая. Беззубая.

Даже идиот, прочитав такую публикацию, поймет, как грязно оболгали Тимофея Кольцова, благороднейшего из героев, который готов на все ради людей, которых он знает и любит. Он дает им работу и зарплату, а не вывозит награбленное народное добро за границу. Он готов насмерть стоять, защищая простых людей от произвола чиновников и бюрократов. Такой спуску никому не даст, а это народ любит. Подчиняться всегда приятнее и проще, чем тащить на себе ответственность…

Абдрашидзе набрал номер и сказал в трубку, довольно посмеиваясь:

– Эта баба – просто блеск. Беру все свои слова обратно.

В Немчиновке жарили шашлыки. Их жарили почти каждый выходной – под настроение и просто так.

Сегодняшние шашлыки означали открытие летнего сезона, хотя до лета было еще очень далеко и снег только-только сошел, оставив после себя стоячие студеные лужи и голую неприбранную землю, которую неуверенно пробивала вылезающая стрелами нежно-зеленая трава.

Собаки, взбесившиеся от весны и упоительного мясного духа, задавали круги вокруг дома, разбрызгивая грязь и сметая все на своем пути. Сначала они уронили в лужу маленькую Саньку, потом столкнули с дорожки бабушку и снесли корявую палку, подпиравшую старую яблоню. После этого Дмитрий Степанович Кузьму привязал, а Вольфганга загнал в дом, откуда тот моментально завыл, образовав хор Пятницкого с оскорбленным до глубины души Кузьмой.