Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма

– Еще я очень благородный, правильный и настоящий друг, – продолжал резвиться Ники. – Бахрушин попросил, а как можно отказать, если он просит!

– Это точно, – согласилась Ольга. – Никак нельзя.

– И ты тоже!

– Что я?

– С кем бы ты полетела, если бы я… не смог?

– Господи, Ники, вот только не рассказывай, что все дело во мне и ты так из-за меня стараешься!

– Не из-за тебя, конечно, – признался он почти серьезно. – Просто я так трепетно отношусь к работе.

Это было совершенно неожиданно и очень глупо, но Ольга вдруг оскорбилась, услыхав, что она для него – “работа”.

Позвольте, а как же последняя сигарета – одна на двоих, – и последняя чашка кофе, тоже одна на двоих, и пятилитровая канистра воды, которую он незнамо как раздобыл для нее на прошлой неделе, и вся его забота, и нежность, и внимание, и…

В конце концов, во всех корпунктах в Афганистане и на всех каналах в Москве уже давно все знают, что у них роман!

Ольга ни за что на свете не завязала бы роман с Никитой Беляевым, но он сказал, что старается “не из-за нее”, а “по работе”! И это почему-то было ужасно.

Ники моментально почувствовал, что сболтнул не то – она засопела, отвернулась и стала смотреть в боковое стекло, верный признак, что рассердилась.

А что такого он сказал?!

Он отличный оператор, но это и так всем известно, и вряд ли она рассердилась именно поэтому.

Тогда что не так?.. Благородный герой? Настоящий друг?

Вот пойди пойми женщин!

Нет, эти самые, один из которых подпрыгивает сейчас на заднем сиденье его машины, абсолютно правы – на всех паранджу, всех на “женскую половину”, и чтобы сидели там, рожали детей, красили ногти, мазали пятки хной, и… и…

– Оль, ты чего? – спросил он, не додумав до конца свою конструктивную мысль.

– Ничего.

– Да ладно, я же вижу!

– Все нормально.

– Да ладно!..

– Ники, смотри на дорогу.

На дорогу действительно лучше было бы смотреть.

Аль-Ханум, вторая линия обороны Кабула, находился километрах в двадцати от города.

Дороги нет. Вернее, есть нечто, что раньше, очевидно, было дорогой.

Большая дорога, вспомнилось Ольге из историй про Ходжу Насреддина. Насреддин и его верный ишак очень любили большие дороги. Вряд ли эта понравилась бы им.

Огромные ямы, как будто куча землекопов специально трудилась несколько лет, чтобы накопать их побольше. Все ямы разные, как по размеру, так и по форме. Некоторые уже старые, с круглыми, словно зализанными ветром краями. Другие совсем свежие – видно, землекопы все еще продолжают свои упражнения.

Ольга даже знала, что эти самые землекопы называются “скаты”. Машину бросает и качает, и Ники, сильно выпрямившись, смотрит куда-то вперед и вниз, за капот.

Рот сжат, и руль он держит обеими руками. Только один раз быстро оглянулся через плечо, на свою драгоценную камеру в синем кофре. Она на заднем сиденье, ее придерживает Халед, и Ники это, кажется, не нравится.

Впереди ничего не видно – кругом пыль, коричневая, мелкая, противная. Не пыль – какао. К вечеру какао будет в волосах, в ушах, в носу, во всех складках одежды, в подмышках, в сгибах локтей, в глотке, везде!..

Сильный ветер крутит эту пыль, как будто кто-то мешает мутное коричневое зелье в ведьмином котле.

– Ники, ты, может, помедленнее поедешь?

– Помедленнее мы как раз к вечеру доберемся.

Он выкрутил руль, и Ольга повалилась набок и стукнулась виском о стойку.

Халед опять засмеялся, и Ольге стало противно от его веселья.

Ники покосился на нее, взявшуюся рукой за голову, и пробормотал:

– Извини.

По обе стороны дороги, спотыкаясь, бежали назад сплошные заборы из пыльных камней и коричневой глины. Объезжая очередную яму, Ники резко поворачивал и притормаживал, и тогда щербатая растрескавшаяся стена вдруг появлялась прямо перед капотом из клубящейся мути. Вдоль заборов семенили ослы, тащили поклажу и наездников, закутанных в коричневые шали.

Шлагбаум с будкой вынырнул из пыли, и Ники остановил машину.

Приехали.

Пока проверяли документы, Ольга, выбравшись из “ровера”, изучала тот берег – там “противник”, талибы.

Кокча, как все местные реки, мелкая, желтая, мутная и сердитая. Говорят, что весной они разливаются, эти реки, так что даже на джипе не проедешь.

Ольга смотрела на взбаламученную мелкую воду и думала с вялым удивлением – как она может разлиться, если ее почти нет?!

Подошел Ники, толкнул ее в бок – такая у него была манера, совсем не романтическая.

– Ты как? Все злишься?

Она уже почти успокоилась, кроме того, даже под угрозой немедленной смерти не призналась бы ему, на что именно рассердилась.

– Да я и не злилась.

– Я знаю, когда ты злишься, а когда нет.

– А почему мы дальше не едем?

– Потому, что наши документы еще не проверили.

А пока их не проверили, ехать нельзя. Логично?

Ольга повернулась и посмотрела вверх, ему в лицо.

Он улыбался, сверкали белые зубы, и мелкая пыль, попавшая в морщинки у глаз и рта, делала его старше.

Он взял ее за руку и покачал в разные стороны.

– Ну что? Мир?

– Мир, Ники.

– Вот узнать бы, из-за чего ты злилась.

– Ни-ког-да, – отчетливо выговорила она и вырвала у него руку. Его ладонь была жесткой, как будто он только и делал, что занимался тяжелой крестьянской работой. – А там что, на той стороне? Не видно никого.

– А что там должно быть? Татарское воинство на конях и с мечами?

Ольга пожала плечами. Ники вытряхнул из пачки две сигареты, одну для себя, другую для нее.

– Там все то же самое, что и здесь, – сказал он негромко, закурил и, прищурившись, посмотрел на тот берег. – Все ждут наступления, а пока вяло палят друг в друга. Кажется, журналюги называют это “позиционные бои”.

– Ну тебя, Ники.

Сигаретой, зажатой в загорелых сильных пальцах, он показал куда-то вправо, в сторону лысых серебристо-бежевых гор:

– Там деревня, а за ней стрельбище, что ли. И военный лагерь. А во-он видишь, мазанка? В ней местный штаб.

– Откуда ты знаешь?!

Не глядя на нее, он сильно затянулся и уверенно по-мужски усмехнулся.

– Я здесь работаю, Оленька.

Ах, как самодовольно это прозвучало!..

Ветер приналег, разметал облако пыли, с ног до головы обдал их песком, и Ники моментально встал так, чтобы загородить Ольгу.

Очень здоровый, очень сильный, очень высокий молодой мужик, закрывающий ее от ветра, вот черт возьми!..

От невесть откуда взявшейся неловкости она отступила на шаг – словно затем, чтобы отряхнуть штанину от какой-то белой гадости, запорошившей ее. Наклонилась и долго отряхивала.

– Ну что там так долго?! Может, пойти поторопить их?

Ники промычал что-то, явно не соглашаясь. Он поворачивался так и эдак, прятал от ветра сигарету.

– Почему?..