Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма

– Ты что, пепел стряхиваешь на ковер?

Алина разглядывала в маленькое зеркальце свой синяк и торопливо спрятала пудреницу, когда он спросил. Ей не хотелось, чтобы Ники это видел!

– Почему на полу окурки? – настаивал он.

– Я рассыпала пепельницу, – сказала она терпеливо. – Я пришла, дверь была открыта, и мне показалось, что тут где-то поблизости пожарник. Он такой вредный!

Я думала: он зашел, понял, что я здесь курила, и…

– Ты не заперла дверь, когда уходила?

– Нет. Забыла.

– А куда ты ходила? Или уезжала?

– Я была в буфете, – выговорила она отчетливо. – Я не понимаю, что это за вопросы!

– Потом ты вернулась, дверь была открыта. Ты вошла, зажгла свет, взяла свою пепельницу. Так?

– Да.

– И в это время…

– Меня ударили. По физиономии. Ники, мне нужно написать подводки, а потом согласовать с Костей, кто сегодня вместо меня в эфире. Я прошу прощения.

Ники секунду подумал.

Что-то непонятное было в этой истории, и из-за этого концы с концами никак не сходились – по крайней мере, ему так казалось.

Дверь распахнулась, сильно стукнув Ники по спине.

– Алин, я хотел тебе сказать, что Грозный мы сегодня даем, а Багдад, наоборот… Здравствуй, Беляев.

– Привет, Кость.

У Здановича сделалось странное лицо, едва он завидел Ники. Он почесал за ухом, взмахнул бумагами у него перед носом, так что Беляеву пришлось отшатнуться, и хлопнул их на стол перед Алиной. И веером разбросал.

– Вот я хотел тебе показать. Значит, после Кремля сразу встык Грозный, потом день рождения этого… как его…

– Григорянца.

– Григорянца. Кстати, в титрах даем, что он лауреат Нобелевской премии и больше ничего, у него титулов слишком много, чтобы перечислять, а ведущая у нас не” опытная, запутается в них.

– А кого ты поставил на замену? – встрял Ники.

Зданович повел плечом, словно там вилась муха и гудела назойливо.

– Да какая тебе-то разница! Твое дело снимать!

– И все-таки?

Зданович положил ладони на стол, оперся и свесил голову, всем своим видом давая понять, как Ники ему надоел. Просто до смерти.

– Мы решили, что Раечка проведет. Она раньше “Утро” вела. Ничего, справится.

Ники опешил.

– Какая Раечка?

– Наш редактор, – пояснила Алина нетерпеливо. – Ники, мне нужно с Костей поговорить.

– Подождите, ребята, – начал Беляев, – что вы выдумали? Какая Раечка?! Разве какая-то Раечка справится с вечерним выпуском?!

– Она работала в эфире, – сказал Зданович упрямо, – а подводки мы ей попроще напишем. И вообще, что тебе до этого, Беляев?! Твое дело камеры поставить и снять хорошо, а с ведущей мы и без тебя разберемся.

Так вот, Алин, значит, после синхрона Григорянца мы ставим…

Неожиданно даже для себя Ники Беляев сгреб с Алининого стола листочки, сложил аккуратной стопочкой и подал Здановичу.

– Кость, дай мне пять минут с Алиной поговорить, а?

– Беляев, что ты себе позволяешь?!

– Ничего такого я себе не позволяю, – Ники сунул листочки ему под мышку и даже прижал его же локтем, – еще только середина дня, вы все успеете, а мне с ней надо поговорить. Пять минут.

– Ники… – начала Алина.

– Три! – вдруг заорал он. – Три минуты! Костя, ну!..

Здановичу очень не хотелось выходить. Выйти – значило признать себя проигравшим, а Беляева победителем. И вообще слишком похоже на то, что тот его выгнал!

И Храброва?!.. Она-то как допускает подобное обращение?! Да и с Беляевым она едва знакома, и его репутация всем известна – с бахрушинской женой он спал практически у всех на глазах!

– Три минуты, – повторил Ники и почти вытолкал Здановича за дверь, и захлопнул ее, и повернулся к Алине, которая таращилась на него.

Потом вдруг сняла очки.

– Какая Раечка?! – спросил он, наклонился и заглянул ей в лицо. – Ты что? С ума сошла?!

– Ники, а какое тебе дело до того, кто будет вести программу?!

– Ты хочешь, чтобы эта сволочь решила, что перепугала тебя до смерти?! Ты хочешь своими руками отдать кому-то эфир из-за… из-за… – он пошевелил губами, словно не сразу нашел замену слову, которое хотел сказать, – из-за какой-то скотины?! Да он только и ждет этого! Он все для этого делает, а ты пляшешь под его дудку!

– Ники, я не могу выходить в эфир с синяками!

– Нет у тебя никаких синяков! На тебя такой слой штукатурки кладут, что никаких синяков не будет видно!

– Да у меня весь лоб сплошной синяк!

– Приделаешь волосы как-нибудь! Так, чтобы было не видно!

Алина моргнула.

– Что значит… приделаешь?!

– Не знаю! Как-нибудь так сделаешь, чтобы они закрывали твой лоб! Чья это идея, чтобы какая-то редакторша вела твой выпуск?!

– Костина. И моя. Ники, ты не понимаешь, о чем говоришь!

– Это ты не понимаешь. Он хочет тебя запугать, растоптать, и ты… Ты потакаешь ему!

– Меня ударили в лицо! – тоже заорала она.

В дверь кто-то сунулся было, и Ники опять захлопнул ее и закрыл на ключ. – Прямо здесь, прямо в моей комнате! А у меня вечером программа! Ты что, ничего не соображаешь?! И это… после всего, после записок, в которых меня обещали убить!..

– Ты сделаешь то, что он тебя заставляет! Особенно если отдашь эфир!

– А если он меня убьет?!

– Не убьет.

– Откуда ты знаешь?!

– Я не позволю, – неожиданно для себя сказал Ники, и они уставились друг на друга.

Откуда это взялось – что он не позволит?

Он едва ее знал, и защищать ее вовсе не входило в его планы, и уже через секунду он пожалел, что сказал это, – она рассмеется ему в лицо и будет права.

Она не смеялась. Некоторое время смотрела на него, а потом спросила совершенно спокойно:

– Ты не видел моих очков?

– На. – Он вытащил очки из-под кучи бумаг на столе и сунул ей. Она быстро нацепила их на нос.

– Алина. Послушай. Ты должна сама вести программу.

Она придвинула к себе клавиатуру и стала быстро печатать. Хотелось бы Ники знать, что она там печатает!..

– Я боюсь, – сказала Алина. – Я была Храброва, а теперь я Трусова.

Она перестала печатать и опять уставилась на него своими яркими карими глазами, известными миллионам людей в этой стране.

– Ты проведешь программу, а я постараюсь выяснить, что здесь случилось.

– Меня здесь побили, – сообщила она язвительно. – Ударили. А ты мне говорил, что я должна стремглав мчаться и смотреть, кто сидит за компьютером!

Некоторое время они молчали. Дверь все время дергалась, словно с той стороны собирались ворваться.

– Ты прав, – вдруг сказала Алина. – Я не подумала. Мне непременно нужно самой. И открой дверь, пожалуйста. Пока ее не сломали.

Ники пришел в восхищение. Он и сам не знал хорошенько, зачем так уж ее уговаривает – почему-то это казалось ему страшно важным.

Враг не должен знать, что она боится. Враг, который все время где-то поблизости, и наблюдает за ней, и выжидает, и радуется, что опять выбил Храброву из колеи.