Алла Полянская - Вдвоем против целого мира

– Наверное. – Афанасьев с болью посмотрел на дочь. – Я видел эти синяки и чувствовал их так, словно это меня избили. Я сорвался. Конечно, все было в рамках приличий, вряд ли кто-то заметил, но я высказал Наталье то, что хотел, пока в какой-то момент не понял, что это бесполезно.

– Она была больна, говорить с ней не имело смысла. – Светлана Терентьевна села около Сони и взяла ее за руку. – Я ушла, увидев, что вы с Дариушем направились через забор к реке. Я села на берегу и смотрела на тебя. Никто не мог запретить мне наблюдать, как купается в реке моя внучка. Вы измазались тиной, обмотались ивовыми ветками и играли в туземцев. Рисовали друг на друге всяческие узоры. Все, кроме этой красивой девочки, Тани. Она смотрела на всех с таким презрением…

– Очень похоже на нее. – Огурцова фыркнула. – Эта дрянь всегда считала себя лучше всех.

– Не самое худшее свойство, но девочка показалась мне неприятной. А потом пришел Дима, рубашка его была в крови. Он рассказал, что вынес из оврага раненую девочку, снял рубашку и бросил ее на мелководье, а сам сел рядом со мной. И так мы просидели минут двадцать, пытаясь решить, что нам делать, но так и не решили. Дети вымылись и куда-то умчались, мы уже собрались уходить, но тут пришли… эти люди.

– Кто?! – Реутов вскинулся. – Кто еще там был?

– Не надо драмы, молодой человек. – Светлана Терентьевна покачала головой. – Люди, которые за двенадцать лет до того дня запретили Дмитрию видеться с дочерью. Его увели, а я бросилась к Брониславу. Я была в ужасе, в отчаянии. Я понимала, что это старик Шумилов позвонил своим кураторам, и чем все это чревато, я тоже знала. Но времена были уже не те, Диму отпустили, и все же нам пришлось уехать из страны на несколько лет. Но мы не теряли Соню из виду, всегда знали, что с ней и как, Дима старался ей помочь…

– Издательство «Марселин»… – Соня подняла на Афанасьева глаза. – Это вы?

– Это ты и твой талант, девочка. И читатели подтверждают это. Сейчас готовится издание твоего цикла «Маги умерших богов» в Нью-Йорке, и это уж точно не я, а ты. Я просто в нужный момент подтолкнул тебя, потому что мог, но остальное ты сама. Будь бездарна, она не выдержала бы трех переизданий.

Соня закрыла глаза, в изнеможении откинувшись на стуле. Все, что она знала о себе, весь ее мир, воспоминания – все встало вдруг с ног на голову. Но остается один вопрос – кто же убил Лизу?

– Если это не я, не вы, не Дарик – тогда кто? – Соня беспомощно смотрела на собравшихся. – Я ничего не понимаю.

Соня видела людей, которых знает с детства. Вот Елена Станиславовна, которая за эти дни постарела и осунулась. Осознание того, что ее отец оказался не тем, кем она его считала, далось ей нелегко, и смотреть на Соню как раньше она не может, ей стыдно. Соня вдруг поняла – в этот самый момент она видит их всех как на ладони, словно у нее открылся некий дар ясновидения.

Вот Владька – милый, добрый Владька, все такой же хороший парень, не способный ни на какую подлость, рыцарь и защитник слабых. «Спасти принцессу» – чем не игра?

Или Машка, Илья и Мишка. Они застыли и ушли в себя, пытаясь каждый в одиночку собрать осколки того, что осталось от их жизни – как когда-то. Они не умеют по-другому, точно так же, как и она сама. Но все они быстро учатся, а это значит, что им просто нужно собраться вместе у озера, нажарить шашлыков и поговорить. И, возможно, станет легче, ведь один раз это получилось.

И Анжелка, верная и эмоциональная, все эти годы она была рядом, Соня понятия не имела, зачем, а сейчас поняла. Анжелка не могла оставить ее так, как Лиза когда-то бросила ее саму.

И профессор Огурцова, которая все эти годы знала эту тайну, смотрела на них на всех и понимала, что при ее попустительстве и участии, пусть даже косвенном, разрушены жизни целых семей, которые никогда не узнают, какими бы стали их дети, если бы не высокомерный сукин сын, считавший себя Господом Богом.

И Афанасьев. Соня пока не знает, как ей относиться к тому, что у нее нежданно-негаданно вдруг появился отец и бабушка тоже, они, оказывается, любят ее и принимают любую и на любых условиях. Соня чувствует их боль и знает, что у нее будет время решить, что ей делать.

И Реутов. Соня смотрит на него и понимает – он тоже подозревал ее, пусть недолго, но подозревал. Как и тот, другой.

– Я вспомнила… – Соня даже всхлипнула от внезапно появившегося воспоминания. – Я читала в своей комнате. Заперлась на ключ, потому что Лиза была уже взвинченная какая-то. Я взяла у дедушки «Психоанализ» – мы накануне обсуждали эту книгу, и Маша сказала, что… ну, неважно, я хотела найти то место и перечитать. Книга была написана по-немецки, а я тогда немецкий знала не очень хорошо, и дело двигалось медленно. Лиза начала колотить в дверь, пришла мать, стала орать, что я бесчувственная дрянь и нервирую сестру. Я открыла, и Лиза сбила меня с ног. Она была очень сильной в такие моменты, а мать громко захохотала. Лиза ударила меня ногой – и смотрела на меня очень спокойно, била и смотрела, а мать хохотала. И тогда впервые пришли дедушка и отец, оттащили Лизу, мать стала бросаться на них, что-то выкрикивать, и отец ударил ее по голове, а Лиза отшатнулась, словно это ее ударили. И ей вкололи что-то и заперли, и мать заперли. Дедушка вошел ко мне в комнату и сказал… что такое больше никогда не повторится. Он взял мой медальон и качал у меня перед глазами, и все говорил, что я должна это забыть, потому что больше такого никогда не будет…

– Гипноз, конечно же! – Профессор Огурцова вскинулась. – Вот как объясняются необычайные свойства памяти Софьи забывать! Старый дурак ее гипнотизировал! Он умел это, практиковался. Медальоны были отлиты по принципу маятника, чтобы держать в узде девчонок, особенно Соню, которая могла разболтать, Лиза-то молчала. Проклятый дурак, он и так испортил девчонке жизнь, а тут еще такое!

– А это плохо? – спросил Реутов с беспокойством. – Может, это было правильно – убирать тяжелые моменты из памяти?

– Они никуда не деваются, вот что плохо. – Огурцова отпила из стакана и откашлялась, ее звучный голос наполнил комнату. – Это фантастика – стертая память, никуда воспоминания не деваются, они, как старые вещи на чердаке, лежат и пылятся до поры. А вот когда они могут выскочить и что из этого получится – предсказать невозможно, это как сейчас, бах! – и все вылезло. Это как неразорвавшаяся бомба времен Второй мировой, лежит в грунте сто лет, а тут пахали поле, и что-то в ее ржавых внутренностях сдвинулось. Результат – разбросанный по полю металл и тракторист. А до этого сто лет пахали, и ничего. С Софьей нужно работать, чтобы узнать, что еще он заставил ее забыть, и вытащить эти воспоминания, чтоб ее психика уцелела. Я даже не скажу, кто сейчас за такое возьмется, профессор Миронов умер, а больше я никого не знаю. Прости меня, детка, если можешь.