Инна Бачинская - Темный ангел одиночества

Я постучалась и вошла, не дожидаясь разрешения. Небольшая комната, светлая мебель, деревце в вазе на полу. В кресле лицом к окну и боком к двери неподвижно сидела Марта. В синем свитере и черных брюках. На коврике перед ней сидела роскошная сиамская кошка. Марта не обратила на меня внимания, а кошка внимательно посмотрела мне в глаза и беззвучно мяукнула, раскрыв розовую пасть.

Я уселась на табурет перед Мартой. Она смотрела в пространство перед собой; лицо ее было бессмысленным. Она улыбалась, и от ее улыбки у меня мороз продрал по коже.

– Здравствуйте, Марта, – начала я. – Как вы себя чувствуете?

Она молчала.

– Сегодня очень холодно, ночью насыпало снега. Скоро Новый год, на площади елка, детишки катаются на пони…

Марта улыбалась своей потусторонней улыбкой, кошка не сводила с меня внимательных зеленых глаз. Я чувствовала себя неуютно. У меня было чувство, что в кресле сидит не Марта, а манекен. С яркими голубыми глазами и нежной кожей. Неживой. Мои слова казались мне бессмысленными, они падали холодными стеклянными бусинами. Но Евгений просил поговорить с ней, вот я пришла и говорю.

– Тебя как зовут? – обратилась я к кошке.

Она раскрыла розовую пасть и снова беззвучно мяукнула.

– Марта, по-моему, она вас любит, – сказала я. – Славная подружка…

Подружка? Я вспомнила, как домработница Алена Андреевна сказала, что подруг у Марты нет, потому что кто же с ней сравнится? Она же ангел. И из дома она не выходит одна. И Евгений тоже говорил, что подруг у нее нет. А Иван сказал, что были блатные друзья и подружки, и мать драла за волосья. И не узнала она его…

Я смотрю на Марту – тонкое нежное кукольно-бессмысленное личико, фарфорово-голубые бессмысленные глаза, перламутровая кожа – и представляю, как мать таскает ее за короткие вьющиеся завитки.

– Марта, вы помните Ивана? Он был вашим соседом…

Марта молчит и улыбается.

– Скоро Новый год, – повторяю я. – Моя подруга Галина не разговаривает со мной. Потому что сердится. Она не одобряет моего образа жизни. Паша и Нина, Леша Добродеев очень за вас переживают. И Евгений. Алена Андреевна передает вам привет.

Это было не совсем так, но для пользы дела можно и соврать.

– Мы думаем о вас, Марта. Вы мне даже снились сегодня ночью…

Я продолжала говорить, рассказывала про Ситникова и друга любезного Юрия, про Галку, про Шеремета и через какое-то время уже не замечала ни ее каменной неподвижности, ни бессмысленной улыбки. Мне казалось, я говорю для себя, подвожу итоги своей жизни…

…Около восьми старшая сестра лечебницы Марина заглянула к Марте. Она знала, что у той была посетительница, которая пробыла около часа и ушла в начале восьмого. В комнате царил полумрак, горел ночник. Она увидела неподвижную фигуру в кресле, удивилась, что нет Весты, бессменного часового. Осторожно прикрыла дверь и отправилась в следующую палату. Но вдруг остановилась – что-то было не так!

Марина вернулась в комнату Марты, включила верхний свет и, ошеломленная, застыла на пороге. В кресле, где обычно сидела Марта, сейчас полулежала незнакомая женщина. Глаза ее были закрыты. Мертвая? Марина долгую минуту с ужасом смотрела на женщину, потом повернулась и выбежала вон…

Нина была дома одна. Паша позвонил, что задержится. В квартире было холодно, и ей было тревожно и зябко. Она набросила на плечи шаль, укрыла колени пледом. Забралась с ногами на диван, смотрела, не улавливая смысла, бесконечный сериал, бесцветный, как вода из крана.

Она перебирала в памяти встречу с тетей Никой, и тревога ее усиливалась. Она не понимала, кому понадобилось ее искать. Николай… Ее передернуло. Она вспомнила того человека, Олега Максимовича, ее последнего клиента. Она тогда назвалась Еленой…

Клиент! Она, Нонна, девушка по вызову, а сутенер – любимый человек, с которым она собиралась строить будущее, которое вот-вот должно было наступить. Когда Олег Максимович сказал ей, что Николай не проигрывает, а выигрывает, причем по-крупному, а ее продает дружкам… ну, скажем, ради любви к искусству, из-за привычки ничего не упускать и врожденной подлости, она почувствовала, что падает, летит вниз вдоль гладкой вертикальной стены, напрасно скользит руками в надежде зацепиться. Зацепиться было не за что. Она, дура наивная, верила, что выручает его, что он мучается, втаптывая ее в грязь… Как он смотрел на нее со слезами, как дрожал его голос, когда говорил, что она не обязана, что это в последний раз… Подонок! И ведь чувствовала, ведь понимала, что будущего у них нет! Не женятся на таких … Таким позволяют до поры быть рядом и при случае зарабатывают на них… На карманные расходы. Подлость! Он находился рядом, делил с ней стол и постель, они разговаривали о будущем, которое у них одно на двоих… Есть ли предел подлости? Она поняла тогда – предела подлости нет. Ни границ, ни предела…

Она сразу поверила этому человеку, Олегу Максимовичу, что-то было в нем внушающее доверие. Она еще удивилась, что они пересеклись – мелкий аферист и картежник Николай и солидный, прекрасно одетый Олег Максимович. С красивыми руками. У Николая была неприятная привычка грызть ногти, и он казался ей маленьким невоспитанным ребенком…

Нонна помнит, как вернулась домой в тот вечер – Олег Максимович привез ее в своей шикарной машине и сказал на прощание: «Брось его, а то пропадешь. Он подонок». Она закричала: «Не верю!» – а в глубине уже билось безнадежное и тягостное понимание, что ее используют, и вся грязь, в которую ее окунают, не во спасение, а неизвестно зачем, ради лишнего, не особенно нужного куска, возможно, любопытства – сколько еще она выдержит… И то, что происходит с ней, не что иное, как издевательство и подлость. Зачем, думала она, если не из-за денег? Потрафить дружкам? Посмеяться над ней? Она застонала, представив себе их смех. Они все знали! И смеялись над ней… Дура! Трижды дура. Подстилка. Преданная и проданная.

Николая не было дома. Она не раздеваясь рухнула на диван и завыла. Она в отчаянии кричала: «Неправда», уже принимая головой и сердцем, что все сказанное этим человеком правда.

Оказывается, человеку всегда есть куда падать, до дна далеко…

…Она вытащила из кладовки чемодан и принялась швырять туда свои вещи. Она торопилась, стараясь успеть до прихода Николая. Она не хотела его видеть. Ей было страшно и стыдно. Увидеть его лживые глаза, услышать лживые слова… она боялась, что поверит ему, что он скажет что-нибудь вроде: «Глупая, и ты поверила? Я люблю тебя! Я не смогу без тебя, мы одно целое, мы связаны навек…» И она поверит! Она снова попадется на его лесть и ласку. Поверит всему тому, что он повторяет как попугай, а она глотает с готовностью. И сейчас ей было невыносимо стыдно за свою веру, за глупость и любовь. Она, корчась от стыда и отвращения, вспоминала, как говорила себе: «Еще немного, и мы уедем… куда-нибудь, у нас будет свой дом, семья, дети…»