Антон Леонтьев - Тринадцатая Ева

– Но ведь вы отдадите мне эти записи, если я потребую? – спросила вдруг пациентка. – Так ведь?

Доктор вздохнул, раздумывая, как же успокоить недоверчивую пациентку, но та вдруг всхлипнула, а потом разрыдалась.

Дмитрий Иннокентьевич быстро подал ей коробку с бумажными салфетками, и его гостья, промокнув глаза, произнесла:

– Извините, что заваливаю вас этими дурацкими вопросами…

– Вопросов дурацких не бывает, бывают исключительно дурацкие ответы! Во всяком случае, по мнению Сократа, а он, говорят, в этом разбирался. Поэтому и выпил чашу с ядом по приказу афинского истеблишмента…

Наконец на лице клиентки возникло некое подобие мимолетной улыбки, несколько, правда, вымученной, и сердце у доктора снова екнуло.

Ведь это была улыбка Жени! Его Жени!

И на мгновение – всего на мгновение! – ему показалось, что на стуле напротив сидит не таинственная, стильно одетая незнакомка, а родная, любимая, бесконечно дорогая Женя.

Но Женя была мертва. И он прекрасно знал это. И вообще-то думал, что боль пусть и не прошла, но притупилась. И что фаза, когда Женя мерещилась ему в каждой темноволосой высокой женщина, миновала.

Но нет, все было намного хуже. Вот ведь ужас – он, психотерапевт и психоаналитик, сам нуждался в долгом и нудном лечении!

Доктор Чегодаев закрыл на мгновение глаза, приказал себе успокоиться, ведь та, которая сидела перед ним, не была Женей и нуждалась в помощи. А потом раскрыл их и продолжил:

– Эта беседа – первая. И, если хотите, может стать последней. Потому что решение, начать ли вам сеанс терапии или нет, исключительно ваше.

А что, если она вдруг встанет и уйдет? И он никогда больше не увидит ее? Но ведь он прожил всю жизнь и не видел ее! Так почему же теперь это грозит превратиться в такую драму?

Ответ был очевиден – потому что она похожа на Женю. Но ведь даже Женя ушла, причем ушла навсегда.

И ему пришлось смириться с этим.

Дмитрий Иннокентьевич подумал, что если вдруг каким-то чудесным образом снова обретет Женю, свою Женю, то новую разлуку с ней не переживет. Первую пережил. Хотя был на грани того, чтобы покончить с собой.

А вот вторую не переживет!

Однако о чем он думает? Женя мертва – это был факт непреложный. Чудес не бывает. Мертвые не возвращаются. А его задача – помочь пациентке!

Он помолчал и заметил:

– Однако, быть может, мы предпримем попытку? Потому что если вы обратились ко мне, это значит, что вам, как вы считаете, нужна поддержка…

Он намеренно избегал слова «помощь».

Пациентка снова опустила взгляд своих изумительных зеленых глаз (такие же были только у Жени! Нет, получается, не только у Жени… ), отбросила рукой, на которой вдруг сверхновой звездой полыхнул бриллиант обручального кольца, темные кудри (такие же были только у Жени! Нет, выходит, не только у Жени…) и сказала хриплым, дрожащим голосом (такой же был только у Жени! Нет, как видно, не только у Жени… ):

– Мне нужна не поддержка, доктор. Мне нужна помощь. Потому что я, как мне кажется, схожу с ума…

Она умолкла. Дмитрий Иннокентьевич мягко произнес:

– Уверяю вас, что любой житель планеты Земля в чем-то отличается от в реальности не существующей нормы. Отклонение, хотя бы небольшое, есть у любого из нас. Так что нет причин сразу вести речь о том, что кто-то сходит с ума…

Пациентка вдруг тряхнула кудрями и крикнула:

– А что, если отклонение большое? Что, если я думаю… Если мне кажется… Нет, я уверена, что я…

Она заломила руки перед грудью, и манжеты ее затейливой шелковой блузки завернулись. Доктор заметил темные пятна на запястьях. Они были очень похожи на синяки – такие остаются, если кто-то, кто намного сильнее, держит жертву за запястья.

Кажется, Татьяна Ларина перехватила его взгляд, потому что неловким жестом потянула за манжеты.

Нет, каким же скотом надо быть, чтобы поднимать руку на женщину?! Сотворить нечто подобное со своей Женей ему бы никогда и в голову не пришло. Но ведь тогда… Именно поэтому Женя была мертва.

– Вам требуется помощь? – произнес он медленно. – Быть может, полиция или хороший адвокат…

– Нет! – крикнула женщина, и в ее голосе сквозило отчаяние. – Никакой полиции, никакого адвоката. Это не поможет, вы его не знаете, он такое чудовище…

Она резко смолкла, странным подростковым жестом натянула манжеты на кисти рук и сказала:

– Но дело не в этом! Не в нем! А во мне! И вообще забудьте, что я сказала! Потому что дело исключительно во мне! Чудовище – я! И только я!

Чегодаев отлично понимал, что противоречить не имеет смысла. Рано или поздно, в ходе их сеансов, пациентка поймет, что же является причиной ее страхов. И осознает, что, не исключено, проблема все же далеко не в ней самой, а в том мерзавце, который оставил на ее нежных алебастровых запястьях синяки.

– Но почему? – произнес доктор. – Вы молодая, красивая, ухоженная дама. Нет, вы, конечно же, не чудовище!

Как он и ожидал, его слова вызвали всплеск эмоций.

– Если бы вы знали! – сказала женщина горько. – О, если бы вы знали…

– Так поведайте мне это! – произнес доктор Чегодаев, откидываясь на спинку стула. – Поведайте мне, и мы вместе найдем выход из любой ситуации!

– Из любой? – с явной надеждой спросила пациентка, смотря на него сверкавшими, как изумруды, глазищами.

Дмитрий Иннокентьевич почувствовал, что в сердце снова защемило. Жене он тогда тоже обещал, что найдет выход из любой ситуации. А чем это завершилось?

Ее смертью…

– Выход есть всегда! И в наших руках сделать так, чтобы решение было максимально для нас подходящее… – замялся он, понимая, что пациентку этим не убедишь. – Так говорил то ли Гегель, то ли Шлегель…

Это замечание вызвало у той бурный приступ смеха, который разрядил возникшую неловкость. Доктору пришлось снова подать даме бумажные салфетки, ибо смех вдруг перешел в рыдания.

На этот раз он дал ей выплакаться, ничего не говоря и не обещая. Наконец, промокнув глаза салфеткой, гостья произнесла:

– Знаете, а мне ведь полегчало. Вы в самом деле мастер своего дела! Я правильно сделала, что пришла к вам.

Она замолчала, а доктор произнес:

– Я тоже так думаю, Татьяна… Разрешите узнать ваше отчество? Или вы предпочитаете обращение без оного?

– Татьяна Ларина, как вы наверняка догадались, это мой, так сказать, псевдоним, – произнесла пациентка. – Когда я звонила вашей помощнице, чтобы записаться на прием, то как-то не подумала, что надо назвать вымышленное имя. А настоящее я назвать не могу…

– «Роза при имени прежнем – с нагими мы впредь именами», – процитировал Чегодаев заключительную строчку романа «Имя розы».

Пациентка встрепенулась и пробормотала: