Галина Романова - Заклятие счастья

– Пусть будет так. Мне так больше нравится.

– Сережа… Он сейчас подъедет, – слабея с каждой минутой, тоже шепотом произнесла Саша.

– Мы его встретим, – улыбнулся Стас.

Но как-то неуверенно, как-то странно он улыбнулся. Или это ей показалось? Тогда почему, вместо того чтобы ехать вдоль по улице, мимо заборов с вытаращившимися в их сторону видеокамерами, он повел машину в какой-то проулок?! Она там ни разу даже не была, в том проулке! Даже не знала о его существовании! Затем машина остановилась, что-то загремело, залязгало. Звук железа, скрежещущего о железо. Машина въехала в какую-то темноту. Снова металлический лязг. Потом мотор заглох. Стас вылез из машины, стукнула его дверца. Потом открылась ее. Под ее коленки подлезли его ладони. Он поднял ее на руки – ослабевшую, обвисшую, все понимающую, но не способную шевельнуться – и понес куда-то.

– Куда?! – шепнула она едва слышно. – Куда ты меня несешь?! Зачем?!

– Я хочу уберечь тебя от беды, Сашенька, – его жесткие губы тронули ее висок, спустились по щеке к губам, впились жадно, требовательно.

Ей хотелось вырваться, заорать, ударить его и убежать! Сережа! Он будет искать ее! Но не найдет! Как не нашел маму. Потому что никто не знает об этом странном проулке, куда загнал Стас свою машину. Или это не его машина? Или чья-то еще?! Номер! Это же не его номер! Дура! Какая же она дура! Номер из трех троек принадлежит машине дяди Степы Горелова! Стас всегда ездил на другой машине. А эта машина Горелова! И где же он? Он тоже тут?..

Он рано потерял мать, потом умерла тетка, которая его воспитала. Он терял друзей. Потом сбежал из этого города, потеряв Сашу. И знал в принципе, что такое боль утраты. Она всегда бывала разной, то тупой и постоянно ноющей, то резкой и ослепляющей на время. Сопровождалась, правда, всегда странной дрожью от странного холода внутри, но всегда бывала разной. И он, дурак, думал, что давно к этому привык. Что за долгие годы выработал иммунитет к подобной боли. Что он к ней готов и что он с ней справится, если, не дай бог, что.

Но ошибался.

Когда он не нашел Саши возле ее запертых ворот, не нашел ее в запертом доме, то первое, что подумал: ему ее звонок почудился. Она не звонила ему. Дом заперт, калитка тоже. Все не так, как было в тот день, когда пропала ее мать. Все не так! Да так и не должно быть! Он же любит ее! Он же переехал к ней сегодня утром! Для того, чтобы жить вместе, чтобы стеречь ее от беды, чтобы заботиться и…

Подергав запертую дверь дома, он обежал весь сад, толкнул заднюю калитку – через которую предположительно убийца выволок ее мать – заперто. Потом нашел открытую форточку на первом этаже, влез через нее в дом, обежал все комнаты.

Саши нигде не было. В доме был порядок. Никаких следов борьбы или взлома.

Ему почудилось! Она не звонила!

Ему просто снесло крышу от звонка Сереги Иванченко, от глупой ревности и еще более глупой обиды. Слишком уж стремительным показался ему роман Сереги и его жены. Не успел он выйти за порог, а Иванченко уже ей предложение делать собрался. Еще его тапки не остыли и следы, и все такое, а они уже свадьбу собрались играть.

Саша не звонила, не звонила, ему почудилось.

Он выбрался из пустого дома снова через форточку, еще раз обошел весь сад, перелез снова через забор, встал возле калитки Беликовых и уставился с мольбой на мобильник, который тискал в руках и который боялся пускать в дело.

Он вот сейчас позвонит. А она ему ответит. И скажет, что пошла в магазин за продуктами, чтобы вечером немного отметить его переезд. Скромно отметить, настолько скромно, насколько это вообще возможно в такой траурной обстановке, когда ее пропавшая мать не найдена.

Он вот сейчас позвонит. А она ему ответит. И ее звонка, звонка из-за которого, он, собственно, здесь и топчется в разгар рабочего дня, – его не было. Ему почудилось.

– Аппарат абонента выключен или находится…

Он не стал дослушивать. Еле удерживая мобильник в трясущейся руке, пролистал журнал звонков. Она ему звонила! Саша ему звонила и предупредила об опасности, которую почувствовала! Он велел ей выйти из дома и ждать его! А она…

Либо не успела выйти из дома, либо не успела дождаться.

– Что? Что могло случиться? – орал он, захлебываясь горем и плохо соображая вообще, где он находится и почему. – Куда она подевалась? Где она? Господи! Саша! Что могло случиться?

Он сидел в кабинете Хмелева на краешке стула и раскачивался взад-вперед. Он вообще ничего не мог делать. Вообще! Какие, к черту, следственные мероприятия?! Какой опрос соседей?! Он оглох, он ослеп от осознания того, что с Сашей случилось то же, что и с ее матерью!

Кажется, ему даже вызывали «неотложку». Чем-то кололи, что-то совали под нос, он вздрагивал, очухивался и снова вопил как ненормальный. Хмелев молча бродил по своему кабинету, мало напоминая начальника районного отдела полиции. Он походил на побитого молью старца – гнутая коромыслом спина, сложенные за спиной руки, безвольно поникшие плечи. На Назарова он почти не смотрел. Он понимал, что виноват перед ним. Сильно виноват. И перед ним, и перед Сашей, которая пропала. А она не просто пропала! Она пропала, как и ее мать, – навсегда!

Огнев полчаса назад доложил, что изъяли записи с соседских видеокамер. На записях прекрасно просматривалось, как к Саше, томившейся в ожидании на солнцепеке, подъехал Горелов на своем автомобиле. Они о чем-то поговорили. Саша села к нему в авто. Машина еще постояла немного, минут пять, не больше. И потом уехала.

Куда?! Никто не знает! Нигде больше она не засветилась, нигде! Ни один объектив ее больше не запеленговал в их городе. Команда была дана, все проверили. Нигде! Машина как сквозь землю провалилась!

И как он об этом расскажет Назарову, как? Парень ведь предупреждал его о том, что Горелов матерый преступник, что он не мог встать на путь исправления за минувшие десять лет. И что к исчезновению Листова и Рыкова имеет отношение. А он – старый мухомор – что? Послушал его? Нет! И теперь беда!

И если пожелает сейчас Назаров отомстить ему, он будет прав на все сто процентов. А Хмелева выгонят в любом случае. И всю оставшуюся жизнь его спина будет корчиться от кривых взглядов и ухмылок, от мерзкого шепота о его никчемности.

Что будет, то и будет, решил он, возвращаясь на свое место за столом. Взгляд машинально выхватил запись в перекидном календаре. Номер телефона, который ему достала бывшая любовница. Из-за которой он чуть погон не лишился и которую бездарно упустил, старый засранец!

Хмелев минуту смотрел на цифры, хотел было напомнить Назарову о его просьбе, да тут же махнул рукой. Что это сейчас даст? На кой черт ему телефон пожарки теперь, когда Сашу стопроцентно увез на своей машине Горелов?! Да он и не услышит его. Просто обезумел от горя. Сделался дурак дураком. Глаза лихорадочно блестят, руки трясутся, раскачивается взад-вперед. Неужели и правда так любил Сашку? Чего же тогда десять лет назад сбежал? Не стал за нее бороться? Струсил?